Попрощались, успокоилась, отплакалась; долгим умоляющим взором смотрит в гладкое квадратное лицо, ничего не говоря. Господи, подумал Коробов, до чего я завистлив! Можно подумать, что меня никогда так не провожали. Провожали сколько угодно, и ничем хорошим но никогда не кончалось. Но снисходительная вальяжность, с которой он гладит ее по волосам, глядя при этом поверх ее головы – вероятно, в свои блестящие финансовые перспективы… Ясно же, что перед нами мелкий деловар, едущий в Питер варить дела. Сейчас тебе будет поездочка, сынок.
Попутчик вошел, вагончик тронулся, черноволосая успела постучать в окно (Коробов предусмотрительно отвернулся, хотя что она там разглядит, снаружи-то…), разбиватель сердец небрежно ей помахал, удобно устроился за столиком, соизволил наконец протянуть ладонь и представиться:
– Сергей.
– Николай,- соврал Коробов неизвестно зачем.
– А ничего экспрессик, да? Могут, когда хотят.
Сейчас он скажет, что дела налаживаются, что в стране не стыдно стало жить. Лояльный бизнесмен новой генерации. Не сказал: играл в благородную сдержанность. Видно, однако, было, что его распирает счастье. Ему хотелось поговорить. Только что он получил от жизни очередное подтверждение своей блистательной крутизны, а как же. Какие девушки бегают нас провожать, какими отчаянными глазами на нас смотрят, хоть уезжаем мы небось на три дня. Как-то они тут будут в эти три дня без нас, без которых вон и небо над Москвой плачет…
– Жена?- спросил Коробов, кивнув на окно.
– Подруга,- расплылся Сергей, и Коробов понял, что попал в тему. Попутчик именно об этом желал побеседовать, в тоне легком, снисходительно-небрежном; кто вообще поймет эту вечную тягу влюбленных рассказывать о своем счастье? Мы тут гадаем, отчего так много стало рекламы – и в прессе, и по телику; а бабки ни при чем, объяснять все бабками могут лишь убогие материалисты. Дело-то в счастье: нужно им поделиться. Вот какие у нас чисто отбеленные трусы, и столь же отбеленные зубы, и длинные ноги, и экспресс «Николаич»! Мы размещаем свою рекламу вовсе не потому, что хотим привлечь ваши сердце зубы и иные органы к нашей продукции; мы делимся счастьем, восторгом обладателей, потому что иначе лопнем!
– Хороша, да?- спросил Сергей с неожиданно глупой улыбкой, и из-под квадратной маски успешного человека выглянул дворовый простак, которому повезло.
Коробов солидно кивнул и показал большой малец.
– Переживает,- сказал Сергей.
– Надолго в Питер-то?
– Да неделя всего. Но мы привыкли, что каждый день… Я даже сам чего-то психую.
– Ладно, из-за недели-то…
– Там муж,- сказал Сергей веско.
Коробов насторожился.
– В смысле у нее муж? И что, знает?
– Догадывается. Совершенно ее измучил, падла.
– Ну так за чем дело стало? Она еще молодая, времена, чай, не толстовские… Что «Анну Каренину» устраивать? Поехал, поговорил, объяснил, увез…
– Не хочет,- сокрушенно сказал Сергей. Чувствовалось, что эта ситуация удивляет его самого: к нему, такому прекрасному,- и не хочет. Другие в очередь выстраиваются, пятки лижут.
– Что, ребенок?
– Ребенок бы ладно, ребенка я бы взял. Хуже всё. Порядочная очень.
Ага, ага. Знаем и этот тип. Как спать – так пожалуйста, но как привести ситуацию к некоей ясности – так порядочная.
– Что, бросать не хочет?
– Ага. Говорит, он не переживет.
– Знаешь,- доверительно сказал Коробов.- Ничего, я на ты? Знаешь, мы всегда преувеличиваем чужую неспособность обходиться без нас. По себе знаю, сколько раз влипал вот так.
– Да я ей говорил!- горячо сказал Сергей. Видимо, с такими интонациями он убеждал партнеров по бизнесу, и только если не помогало, прибегал к прямым угрозам.- Я говорил: что он, ребенок? Что за тема, вообще? И я понимаю, если бы там что-то… Но ведь пустое место, неудачник! Вообще по нулям! Ты видел, как она одета? Я знаешь как ее бы одевал?
Коробов не просто видел. Он знал, как она одета, это совсем другое дело. Он вообще уже много чего про нее знал.
– А так я ей даже купить ничего не могу! Он увидит – сразу расспросы: откуда бабки?! Она редактор на ток-шоу, ей самой неоткуда взять. А он вообще какой-то… по пиару там чего-то… Зато пишет. Никто не печатает, а он пишет. Писатель. Как она задержится – он в крик, в слюни… Я вообще не понимаю, что это за мужик.
– Бывают такие,- со знанием дела кивнул Коробов, поощряя попутчика к откровенности.
– А она говорит: не как все. Особенный, да? Она говорит, что если уйдет, то он вообще всё, с катушек.
– Чем же она думала, когда за него выходила?- поинтересовался Коробов.
– Да ничем не думала, четвертый курс… Чем они все думают…
– Ну, может, в кровати что-нибудь особенное? Знаешь, бывает и такая привязанность, через это…- Коробов подмигнул и достал из сумки бутылку «Хеннесси».
– В кровати там…- Сергей усмехнулся.- Я знаю, короче, что там в кровати. В кровати я бы как-нибудь… переиграл бы. Нет, он на жалости держит. Истерики всё ей устраивает. То орет, то клянется: я без тебя… на второй день повешусь…
– Но не бьет хоть?
– Какое бьет… Если бы он ее раз ударил, я бы выследил и всё оторвал бы.
– А что, познакомить вас она не хочет?
– Ты что, она сразу в слезы… Она серьезная вообще, с ней легко не может быть. Я думал сначала – так, ну, разово. А потом оба влипли – ты что. Она вообще не из этих, что обычно… Я вообще у нее всего третий, представляешь? Двадцать три года, и третий, да?
Воистину, в беседе с попутчиком мы бываем откровенней, чем на исповеди.
У Сергея настырным модным звоном заявил о себе телефон. Он мельком глянул на определившийся номер и сделался суров.
– Да… Да, малыш.- Коробов еле удержался от победительной улыбки: он знал, точно знал, что будет «малыш»! Варианты: маленькая, сладенькая. Возможна зая.- Да, нормально. Я тоже, малыш. Нет, я позвоню сразу. Да. Да. Слушай, малыш, ну что неделя? Это же три дня и еще три, а на четвертый уже я. Да. Нет, не вздумай. Не надо. А что ты ему скажешь? Да нет. Ну, может, я сам вырвусь… Ну всё. Це-лю-лю.
– Что, к тебе хочет?- понимающе улыбнулся Коробов.
– Да, говорит, что вырвется… А куда мне там с ней? Я по делам еду.
– Будешь?- Коробов продемонстрировал этикетку.
– Давай… Надо бы пожрать чего-нить.
– Так нажми кнопку, они прямо в купе принесут. Я не хочу в ресторане толкаться, там бычня, быдляк…
Фразой насчет быдляка Коробов думал купить его окончательно – и не ошибся. Люди типа Сережи обязательно должны были чувствовать себя утонченнее себе подобных. Об этом они все и пишут свои «Духлессы»: мы тонкие и с чувствами, а вокруг нас отвратительный быдляк трет свои терки, разводит разводки, парит парки и снюхивает дорожки. Конечно, мы не хотим толкаться среди быдляка, и нам лень идти через три вагона. Мы сейчас закажем в купе, и халдей, от рождения предназначенный для удовлетворения наших высоких потребностей, принесет нам в горячих судках с запотевшими изнутри стеклянными крышечками две порции битков «Толстовец» с любимой графской цветной капустой и в соусе бешамель.
