– Товар, спрашиваю, привёз? – раздражённо переспросил бледнолицый.
– Какой товар?
– От тёти Саши, из Таганрога.
– А, тётя Саша! – вспомнил Ловергийн и потянулся за чемоданами. Однако его рука натолкнулась на воздух. Лавр обернулся – чемоданов не было. Что за чертовщина, вот здесь они лежали, под брезентом… Брезент валялся в стороне, и под ним ничего не было.
– Мертвецы, – догадался Ловергийн.
– Что ты мелешь, парень? Где товар?
– Мертвецы стащили.
Неизвестный сжал губы и засунул руку в карман плаща: судя по перекошенному воротнику, в кармане лежало что-то тяжёлое. В этот миг люди у мерседеса что-то закричали и полезли в машину. Неизвестный быстро взглянул вдоль улицы.
– Живи пока, – прошипел он Ловергийну, спрыгнул с подножки и побежал догонять уже тронувшийся мерседес. В считанные минуты машина исчезла за горизонтом.
Обогнув Ловергийна, у обочины затормозил патрульный джип. Из него вылез сержант и направился к Лавру. Лавр вышел ему навстречу. Сержант козырнул и спросил документы. Лавр протянул. Сержант внимательно всё прочёл, попросил дышать, извинился, откозырял и уехал. Этот сержант был последним, кто видел Ловергийна живым. Обезглавленное тело Лавра через два дня было обнаружено в канализационном колодце. Голову так и не нашли. Похороны производили тягостное впечатление. За катафалком с телом покойного двигалась вся автоколонна. Траурные клаксоны сотрясали город. На молодую вдову страшно было взглянуть. Потребовались усилия не одной пары рук, чтобы не пустить её в могилу вослед за гробом. Что, тем не менее, не помешало ей уже вторую ночь после похорон уступить… а впрочем, не всё ли равно, кому.
Был человек, свято блюдущий заповеди Господни и проводивший дни свои в молитвах и смирении, и был он слеп от рождения. И вот, снизыде к нему Господь, и отверзе уста Свои, и рече:
– Я видел усердие твоё в делах праведных и верность твою пути истинному. В награду Я позволю тебе увидеть то, что желает душа твоя: не явное, но сокрытое, не вещи, но сущность их. Что желаешь ты увидеть сильнее всего, сын Мой?
– Родину, Господи, – кротко отвечал праведник.
И внял ему Господь, и омрачилось лице Его.
– Ты не знаешь, о чём просишь. Есть горние миры, где парят сонмы светлых ангелов; есть миры любви и миры вечной радости. Есть тайны, постижение которых помрачает разум и просветляет сердце. Есть то, ради чего живёт человек, и то, что он ищет всю жизнь, и сам того не ведает. Подумай: что желаешь ты увидеть сильнее всего?
– Родину, Господи, – отвечал слепой и во второй раз.
И внял ему Господь, и потускнели взоры Его.
– О том ли просишь, человече? Вот матерь твоя, которая родила тебя на свет и вырастила. Вот жена твоя, с которой ты прожил много лет и которую ни разу не видел. Вот сын твой и дочь твоя – плоть от плоти твоей. Умрёшь ли, так и не видев их?
– Родину, Господи, – отвечал слепой и в третий раз.
– Что ж – будь по-твоему, – рече Господь, и отыде от него.
И поднял незрячий лице свое, и отверзлись очи его, и было ему видение:
Бескрайнее болото простерлось во все стороны света, до конца земли. Клубились над ним дурные испарения, и кишело оно гадами, аспидами и скорпионами.
По болоту шла нагая блудница, плечами достигавшая облаков. И была она пьяной и безобразной.
Из сосцев ея струями стекал яд, а руки были по локти залиты кровью. И се была кровь детей ея.
Не было на ней одежд, кроме верви, опоясавшей чресла. Один конец той верви был завязан на поясе, второй – петлей-удавкой свисал на лобное место.
И заплакал тогда праведник, и воззвал к Господу:
– Боже мой, Боже мой, возьми у меня, что Ты дал!
Город был ошеломлён загадочной гибелью своего абсолютного чемпиона по боксу. Никто не мог поверить, что Виталий Бланш был манекеном. Особенно упорно отказывались признать очевидное юные девицы, имевшие о нём приятные воспоминания, а также бессменный тренер Бланша. Последний уверял, что тренировал Виталия с десяти лет, парень вырос на его глазах и ни о каком манекене не может быть и речи. Скорее всего, его воспитанник похищен, а то, что приняли за его останки, есть всего лишь тряпичная кукла, подброшенная для отвода глаз. В свою очередь и лидер Движения манекенов, продолжавший бесцеремонно вторгаться в городской эфир, тоже отрицал принадлежность Виталия Бланша к манекенам. Своё мнение он аргументировал тем, что внутри отечественного манекена не может быть металлических опилок.
Было произведено расследование, в ходе которого выяснилось, что Виталий появился на свет и вырастал обыкновенным человеком. При поступлении на работу медицинская комиссия не обнаружила в нём никаких отклонений от нормы: наоборот, было отмечено прекрасное физическое состояние Бланша и почти полное отсутствие каких-либо болезней. Но за годы, которые Виталий Бланш проработал в шлифовочном цехе завода "Красная болванка", в его организме произошли необратимые изменения.
Следствие установило, что высыпавшееся из Виталия было на самом деле не опилками, а концентрированной металлической пылью. Той самой пылью, из-за которой в шлифовочном цехе нечем дышать и ничего не видно на расстоянии вытянутой руки.
И, тем не менее, Киряйгород был встревожен. Руководители общественного мнения будоражили народ, сеяли в нём ненависть к манекенам.
Последовали убийства на почве подозрения в манекенстве. Особенно часто жены убивали своих мужей и наоборот.
Шеф-повар коммерческого ресторана "Казбек" Осман Аллахвердиев готовил фирменное блюдо "Пальчики оближешь". Не вдаваясь в подробности, скажем, что в общих чертах это напоминало суп. Осман высыпал ингредиенты в кастрюлю, стоявшую на плите, залил водой, закрыл крышкой, включил плиту и отошёл готовить приправу. По самым скромным подсчётам, закипеть должно было минут через пятнадцать. Однако, едва Осман встал к плите спиной, послышалось яростное шипение. Обернувшись, обнаружил, что бежит из злополучной кастрюли. Недоумевая, шеф-повар подбежал к плите, снял крышку и…
Читатель сам может представить, что почувствует человек, когда из супной кастрюли на него вытаращит глаза искажённое ужасом человеческое лицо.
Собственно говоря, то, что происходит в этой главе, нельзя считать стриптизом. Стриптизом называется публичное раздевание с музыкой и танцами. Ирина Реверанец раздевалась без музыки и без танцев. В перспективе она просто собиралась спать. И свидетелем её раздевания был только один человек, о котором она к тому же не знала. То есть это было скорее подсматривание, чем стриптиз.
Этого человека звали Назарий Хреново.
Итак, поскольку Ирина не знала, что за ней подсматривают, то раздевалась она без особого оптимизма. Она бы хоть подкрасилась, пластинку поставила, а так… А так она даже ревела и ругалась разными нехорошими словами. И раздевалась очень медленно. На одно платье ушло минут пятнадцать, хотя и снимать-то там было нечего. И всё это время за ней наблюдал Назарий Хреново. Он видел в этом эстетическое наслаждение. У него даже глаза горели – хоть этого никто не мог видеть. То есть он не работал на публику, а действительно испытывал эстетическое наслаждение.
