– А именно?
– А именно. Ты у нас статистик и считать умеешь. Я полагаю, что со временем именно ты начнешь методично изучать все наши материалы за последние лет двадцать, а точнее, все, начиная с материалов по аварии на "Вавилове". Ты попытаешься установить следующее. Допустим, кто-то затеял куда-то лететь. Как бы он мог это сделать, не вызывая моего неудовольствия? И с кем в сотоварищах? Это в идеале. Это, так сказать, твоя сверхзадача. А вообще хотелось бы выловить все загадочные явления на космических трассах. Например: кто-то куда-то летел, а прилетел совсем в другое место, где его вовсе не ждали, но решили: черт с ним, пусть тут сидит раз уж прилетел. Или: что-то бесследно исчезло, но выяснилось, что и без него всем неплохо. Или: что-то объявилось там, где его не ждали, но не отправлять же назад, пусть пока тут полежит. Вообще, все мало-мальски подозрительное в контексте наших рассуждений. Ты меня понял?
– Вполне, – подтвердил я, хотя, как принято говорить, в моей душе шевельнулись сомнения. Но сомнения эти были столь глубоки, что я не решился доверить их шефу. Ибо Петр Янович никогда не разделял чужих сомнений по той простой причине, что всегда имел наготове свои собственные. Двойной же запас сомнений, часть из которых неразделенные, сейчас мне был ни к чему.
– Ага! – произнес Гиря, и прищурил глаз. – Это хорошо. Были бы сомнения, пришлось бы их разделять, а так сиди себе, листай бумажки. – Он выдержал паузу, переменился в лице и вдруг поинтересовался: – Ты, Глеб, что-нибудь слыхал об астральных телах?
– О чем?
Петр Янович сморщился как от зубной боли:
– Похоже, у меня плохо с дикцией. Надо поработать. Я сказал: об аст-раль-ных.
– Вообще-то да. Но это же оккультизм, нам он ни к чему.
– Полагаешь? – в его голосе мне послышались нотки застарелых неразделенных сомнений. – Тут вот какое дело: одному моему хорошему приятелю явился дух. И все бы ничего, да только фамилия у него неподходящая.
– У духа?
– Нет, – он задумчиво посмотрел в окно. – У знакомого.
Я посмотрел туда же. Ничего. Небо, облака.
– А какая у него фамилия?
– Шатилов. Вот такая у него смешная фамилия… Ладно, об этих всяких астральных телах и духах поговорим в следующий раз. Все, конец уединенции!
Разговор этот никаких видимых последствий не имел. В тот момент я действительно маялся от безделья завершив монументальный отчет по эпизоду под вызывающим названием "Метеорная эпидемия".
К делу эта "эпидемия" отношения не имеет, хотя, разумеется, сам по себе эпизод представляет интерес, как, цитирую, "яркий пример вопиющей расхлябанности и просто-таки фантастической безответственности". Именно так его охарактеризовал Гиря, подводя итоги расследования. После этого эпизода что-то там прорвало, как из рога изобилия посыпались другие эпизоды, меня спешно бросили на Третью Лунную базу Космофлота, я замотался и почти забыл о синей папке.
Но Гиря, как мне теперь понятно, не забывал о ней ни на минуту. И в нужный момент напомнил…
Вообще, конечно, наш шеф – личность почти мифическая. По роду своей деятельности я вынужден был знакомиться с очень многими людьми, которых судьба выбросила за пределы земной атмосферы, и примерно каждый второй так или иначе сталкивался с Гирей, а примерно каждый пятый имел после этого вмятину на репутации. Каждый третий, узнав, что я представляю наш славный сектор, немедленно интересовался, как там поживает шеф, воюет ли еще, мылит ли холки? Получив заверение в том, что воюет и мылит, многие, ни с того ни с сего, впадали в ностальгию и начинали вспоминать, как тогда-то и тогда-то случилось то-то и то-то, но, несмотря на то, что когда появился Гиря, уже успели размести мусор по сусекам, Петр Янович таки дознался, и кое-кому пришлось получить дыню, а кое-кому вставили фитиль. Причем, уж не знаю почему, все это вспоминалось с удовольствием, особенно "указующий перст" Петра Яновича.
Я тоже вспоминаю о нем с удовольствием. Когда семь лет назад я, тогда студент-дипломник, впервые пришел в его кабинет, он сказал так:
"Юноша!.. Нет, не то… О, юноша!.. Вот это правильнее… Вы даже не представляете, насколько важной и ответственной работой мы здесь занимаемся".
Я сказал, что нет, не представляю, но надеюсь, что с помощью старших товарищей сумею восполнить этот пробел. Он заявил, что мои намерения совпадают с его устремлениями целиком и полностью, но… И впервые воздвиг перед моим носом свой указующий перст.
За пять лет работы в нашем славном отделе указующий перст Гири я наблюдал несчетное число раз, и отбросив ложную скромность, могу смело утверждать, что изучил его, как свои пять пальцев. Среди всех прочих особенностей упомянутого перста я выделяю одну: если перст пришел в движение, это значит, что Гиря готов принять решение. Какое именно – зависит от обстоятельств, но без окончательного решения указательный палец Петра Яновича вертикального положения не достигнет. Опытные коллеги – Штокман, например – зная градус отклонения оси пальца, могут довольно точно определить стадию принятия решения. Я пока не могу – это очень сложная функция.
Кто-то, кажется Кикнадзе, рассказал мне, что привычка воздвигать перст возникла у Петра Яновича с момента вступления в должность. До него начальником отдела безопасности одноименного сектора ГУК был некто Спиридонов – личность совсем уж выдающаяся и легендарная. И, якобы, когда он умирал, а Гиря стоял у одра, тот поведал ему некую страшную тайну администрирования, существенным элементом которой и являлся означенный перст, воздвигаемый перед носом подчиненных всякий раз, когда требовалось возвести их энтузиазм и усердие в "квадратную степень".
Что касается термина "квадратная степень" – это любимое выражение Валерия Алексеевича Сюняева – главного специалиста нашего отдела. Мои отношения с ним складывались долго, и чем больше я его узнавал, тем больше удивлялся, пока не удивился окончательно.
Коллега Сюняев, как я теперь понимаю, был последним романтиком, оставшимся от эпохи расцвета секретных служб. Кстати, "коллега" – его любимое обращение. Используя его, он, в зависимости от настроения, варьировал произношение буквы "О" и буквы "Г", так что акустический эквивалент, порой, достигал значения слова "калека", и полностью уничтожала оппонента.
Валерий Алексеевич пользовался благорасположением начальства вообще, и непосредственного – в частности. Правда, иногда между ним и Гирей возникало недопонимание, и тон беседы становился возвышенным. Кончалось это всегда одинаково. В последний момент Гиря как-то по-особенному выпучивал глаза, после чего Сюняев шипел, и вылетал за дверь, сметая по дороге деловые бумаги со столов "коллег". Но, однако же, на время прекращал "самодеятельность", "самоуправство" и "игры в конспирацию с криминальным уклоном". А вообще-то, Валерий Алексеевич был действительно корифей. Он обладал редкой способностью охватывать умственным взором всю информацию по конкретному происшествию и немедленно выдавать несколько версий. Ошибался он редко – я помню только один случай, когда действительная причина не попала в его перечень.
