— Работа! — или он имел привычку повторять последнее слово, или эхо у меня в голове смаковало остаток фразы. — Ты осмотришь преступника, а потом вынесешь приговор. Так, кажется, у вас это делается?
Странно, но в голосе проступила издевка.
— Именно так. Если он нарушил общечеловеческие нормы и представляет опасность для окружающих.
— О-о-о, он нарушил, несомненно нарушил, и опасность более чем реальна!
— На мою, э-э-э, особу совершено покушение!
Да, властность изменяет не только внешность, но и голос — он уже и для меня почти гремел.
— Благодаря Богам-Хранителям и молитвам моего народа, который любит меня, как мать, я не пострадала.
А покушающийся, значит, не из народа.
— Преступник в тюрьме! Я могла бы сама казнить его, согласно нашим законам, однако, Янцзынь цивилизованная планета, поэтому я вызвала палача.
Все верно — цивилизованная. Именно поэтому палачи более чем частые гости на Янцзыне. Какая цивилизация, такие профессии и востребованы.
— Тебя проводят!
Я направился к мостку, покидая мир сакрального.
Тюрьма.
Я здесь уже был.
Тюрьмы требуются любой власти.
Что императорской, что справедливой народной.
Новая власть разместила свою резиденцию в другом здании, но не изменила тюрьме.
— Слуга.
— Слуга.
Тюремщик и мой сопровождающий обменялись кивками. Позади остались дотошные проверки и более чем вооруженная охрана. Впереди — камера и встреча с заключенным, с жертвой.
— Слуга, проведите Слугу Палача в известную вам камеру.
Тюремщик кивает два раза. Первый — в знак согласия, второй — мне, приглашая следовать за ним.
И я следую. Привычное, даже обыденное, как для палача, дело.
Камера, возле нее тоже охрана.
Скрип дверей.
Вхожу. На лежанке — деревянном топчане с соломенным матрацем — она.
Можно было бы соврать, что я не сразу узнал ее, ибо она изменилась. Короля делает свита. Вместо всевластной властительницы, на топчане сидела немолодая, не очень красивая женщина, обозленная на весь свет.
Но я узнал. Сразу. Ибо догадывался, зачем на Янцзынь вызвали палача.
— Здравствуйте, Ваша Божественность, — кажется, я поклонился.
Он был один. В камере. Покуситель.
Защитник слабых и обделенных. Надежда планеты. Герой, жертвующий самым дорогим — своей жизнью, во имя светлого будущего многих.
Не требовалось быть телепатом, чтобы понять творящееся внутри у парня.
Глупец. В смерти нет ничего героического. Впрочем — это взгляд со стороны палача, а значит, может быть ошибочным.
Мой гид — добряк Са-хунь по дороге мне все рассказал.
Парень обмотался взрывчаткой и прорвался в институт девиц на ежегодное вручение дипломов, проводимое лично Императрицей.
На счастье, он оказался никудышным пиротехником, или боги, действительно, оберегали Императрицу. Бомба не взорвалась. Парня скрутили, ибо перед взрывом он увлекся выкрикиванием патриотических лозунгов, чем привлек внимание. Императрица, как и все присутствующие, включая смертника-неудачника, остались живы. Впрочем, не все — в общей давке затоптали одну девушку-выпускницу, но это так, мелочи, на которые не стоит обращать внимания.
И вот горе-террорист сидит передо мной.
Нет, смерти он не боится.
Подобно многим фанатикам, он жалеет, что умрет, не закончив начатое.
— Ты — палач?
Вот как, мы уже на «ты». Хотя, перед лицом неизбежной смерти, допускаются любые вольности.
Я киваю.
— Ха! Старая карга решила загрести жар чужими руками! Затей она надо мной суд, а потом казни — на планете начнутся неизбежные волнения. Янцзынь и так подобна бочке с порохом. А с тобой — без суда, следствия, приговор вынесет и исполнит посторонний человек. Даже не из нашего мира. Она здесь как бы ни при чем. Любая видимость законности соблюдена. Да и межпланетное сообщество будет в восторге. Как же — на Янцзыне торжество демократии! Не удивлюсь, если на моих похоронах лично Императрицей будет произнесена высокопарная речь, что она меня прощает и что, если бы могла — спасла, но жестокие палачи… Как это, выступать оружием, игрушкой в чужих руках, а, палач?
— Не очень, — честно признался я.
— То-то, но ты все равно казнишь меня?
— Посмотрим, — я шагнул к нему, протягивая к голове руки.
Она была виновна.
По всем статьям.
В присвоении чужого имущества, в убийствах, совершаемых сначала, чтобы взойти на трон, обскакав многих — сейчас мертвых, — затем, чтобы удержать его.
Грех, совершенный однажды, дает о себе знать.
Убийство тоже грех.
Страшный грех.
Вкусив его, особенно чувствуя безнаказанность, трудно удержаться от соблазна. Многие проблемы, разногласия можно решить переговорами, но это иногда длительный, порою — мучительный процесс. А можно проще, быстрее и почти без мук. Нет человека — нет проблемы. Убить тяжело только в первый раз, второй — легче, даже такое сакральное действо, как лишение жизни, превращается в рутину. Кому, как не мне, знать это.
Именно поэтому для первой казни молодым палачам подбирают отъявленных негодяев — маньяков, серийных убийц.
Совет заботится о нас.
Как может.
Женщина смотрела на меня с вызовом.
Я знал о ней все.
Слабое подобие гордости билось во взгляде узницы.
Она была виновна.
По всем статьям.
И самое главное — повторись подобное, сложись обстоятельства, займи звезды исходную позицию, без колебаний повторила бы это. Она и сейчас надеялась. Военные базы, где-то на юге, сторонники — они собирают армию, а когда придут — она зальет улицы столицы, реки планеты кровью, она вычистит заразу, выбьет любое вольнодумие из умов подданных.
Я помотал головой, отгоняя чужие мысли.
Планы мести — один кровавее другого роились в голове бывшей императрицы. Даже сейчас, перед лицом смерти, она перебирала их. Она не могла поверить, что она — она! Умрет.
Думала ли эта женщина, тогда, три года назад, принимая меня во дворце, что смотрит в глаза будущему своему убийце.
Думал ли я? Впрочем — я палач и подобные перипетии вполне реальны для моей профессии.
Она виновна.
По всем статьям.
Он был виновен.
Долго вынашиваемое, вполне осознанное, тщательно спланированное убийство. Хотя — судя по результатам — недостаточно тщательно. Но убийство состоялось, пусть и не того человека, которого желал обвиняемый, пусть не им лично, однако, не будь его — и девушка-выпускница осталась бы жива.
Убийство всегда убийство, даже совершаемое из самых благих побуждений. Хотя, что для одного благо — для другого смерть, а большинство не всегда право.
