Председатель положил рядом оба листка, держа в руке старомодное золотое перо, чтобы поставить свою подпись под одним из них.
Сказочный богатырь на картине в золоченой раме так же задумчиво смотрел на распутье, как председатель на два проекта приговора.
Конец Света(Параллели расходятся)
третья повесть–гипотеза в новеллах о двух параллельных, но расходящихся мирах
Параллельные линии не пересекаются.
Эвклид
Параллели сходятся.
И. И. Лобачевский
Придет в должный срок Конец Света.
Семь тысяч пятьсот пройдет лет[1].
Потоп и Война — мрак без света.
Для жизни людей места нет!
Нострадамус. Центурии, I, 48. Перевод Наза Веца
Не все сбываются катрены.
Я видел то, что может быть.
Спасай ковчег от злого крена,
Меняй мышление и быт.
Нострадамус. Центурии, VII, 71. Перевод Наза Веца
И неразумное дитя Природы
Свой высший разум обретет,
Затратив тяжких бедствий годы,
На яркой мысли дерзкий взлет.
Весна Закатова, поэтесса XXI века. «Рядом с Нострадамусом»
Нет друга большего, чем мать.
А мать у всех людей — Природа.
Наш долг в ее защиту встать,
Не вызвать ярости погоды.
Весна Закатова. поэтесса XXI века. «Рядом с Нострадамусом»
Новелла первая. Утонувший памятник
Взбесились воды. Город тонет.
И лестницы полны людей.
Несчастные напрасно стонут
У верхних запертых дверей.
Нострадамус. Центурии, I, 48. Перевод Наза Веца
На этот раз вода не схлынет,
Не обнажит сухой земли.
На улицах не ездят ныне.
Плывут на помощь корабли.
Весна Закатова, поэтесса XXI века. «Рядом с Нострадамусом»
В спартански убранной, чтоб не расслаблялись спортсмены, раздевалке крытого стадиона, превращенного в гигантский зал заседания военного трибунала, заперлись до вынесения приговора трое судей–генералов, решая судьбу обвиняемого Владимира Ильина, свергнутого президента Общей России, в прошлом космонавта, Героя Земли, спасшего планету от столкновения с кометой. Своим намерением перевести энергетику сжигания топлива на иные, нетрадиционные ее формы он поставил свою страну на грань мировой войны с ополчившимися на нее странами, чье благополучие связано с добычей и продажей нефти.
Два противоположных приговора с требованием смертной казни за измену Родине и полным оправданием обвиняемого виднелись на столе, и на них, положив руки под голову, спали их авторы, генералы Никитин и Алексеев. Председатель суда генерал Муромцев еще раньше уснул на жесткой скамье, заявив, что «утро вечера мудренее».
Сквозь закрытые веки ему казалось, что воздух сгустился перед ним и там возник седобородый старец не в темной мантии, как у него, а в серебристой:
— Вы слепо повторить хотите, что пережил мой неомир. Вам самому увидеть должно, что вызвал смертный приговор.
Генерал Муромцев, не в силах сопротивляться, как это бывает во сне, поднялся, и старец, крепко обняв, повлек его с собой. И оба они перенеслись куда–то в сумрак, где их ждал диковинный аппарат, управляемый косоглазым уродцем с заостренной книзу головой.
Аппарат двинулся с ними в промежуточном измерении, разделяющем, как объяснил старец, существующие параллельные миры. Потом Муромцев оказался на знакомой набережной его родного города шедевров зодчих и ваятелей, строгого и величественного.
Дул пронизывающий весенний ветер. По широкой, в белых пятнах реке плыли льдины то в одиночку, то группами, сталкиваясь и налезая одна на другую. Течение влекло их к морю. Но яростный ураган рвался навстречу.
И представилось Муромцеву, что это вовсе не льды начавшегося ледохода, а всплыли смытые паводком трупы юношей–призывников, посланных им в захлебнувшуюся атаку.
Непогода перешла в бурю. Ледяной поток остановился и вместе с набухающей рекой двинулся вспять. Уровень воды поднимался, льдины, как живые, взбирались по ступеням причала на гранит набережной, и, лишь перевалив через парапет, зеленоватые плиты льда замирали. Потом, подмытые разливающейся водой, они поползли к скале, где, вздыбив бронзового коня, возвышался великий царь, простерши руку к взбесившейся стихии.
Повинуясь старцу, Муромцев оказался в толпе людей, слушавших кого–то с подножья скалы с застывшим на всем скаку всадником.
Муромцев удивился, услышав сквозь рев разыгравшейся бури проникновенные пушкинские строки, произносимые бородатым оратором с волосами до плеч:
…Нева всю ночь
Рвалася к морю против бури,
Не одолев их буйной дури.
И спорить стало ей невмочь.
Поутру над ее брегами
Теснился кучами народ.
Любуясь брызгами, горами
И пеной разъяренных вод.
Но силой ветра из залива
Перегражденная Нева
Обратно шла, гневна, бурлива,
И затопляла острова.
Погода пуще свирепела,
Нева вздымалась и ревела,
Котлом клокоча и клубясь.
И вдруг, как зверь, остервенясь,
На город кинулась…
Оратор усилил голос и, как всадник вверху, показал рукой на набережную:
— Кинулась, как сейчас в 2075 году, злобно толкая на берег ледяные чудовища. Так оживает грозное предупреждение преступно казненного полвека назад Владя Иля, чье столетие мы собрались здесь отметить!
«Так вот что будет полвека спустя!..» — подумал Муромцев и поежился, кутаясь в свою мантию. Кошмар продолжался. Бородатый оратор будил совесть генерала:
— Владь Иль еще тогда предупреждал человечество о неизбежности второго всемирного потопа. Виной тому будет «парниковый эффект» от скопившейся в верхних слоях атмосферы углекислоты. Она покроет планету пеленой, пропускающей свет, но задерживающей теплоту. И она перегреет планету. Из–за таяния полярных льдов поднимется уровень океанов. Достаточным окажется шторма в море, чтобы волны перемахнули через ограждающую город дамбу, сооруженную еще в XX веке. Люди не внимали Илю и даже отделались от него, чтоб получить сиюминутную выгоду, торгуя топливом и сжигая его, разъезжая в автомобилях, не только отравляя воздух городов, но и создавая губительную пелену вокруг планеты!
Муромцеву казалось, что в том обвиняют его, хотел бежать прочь, но оцепенение сна приковывало его к месту. В помутневшем сознании смешивались слова оратора с защитной речью обвиняемого Ильина, боровшегося не только за свою жизнь, но и за все человечество.
