– Прошу прощения, – повторил Веррэлл. – Вечером буду.
Взяв неприступную крепость, победительницы проследовали в клуб, где, однако, высидели лишь несколько минут, ибо истерзанные травой ноги требовали спешно бежать домой переодеть чулки.
Веррэлл честно исполнил обещание и вечером прибыл в клуб. Прибыл несколько раньше прочих, немедленно дав почувствовать свое появление. Наперерез чуть позже явившемуся Эллису из комнаты для бриджа выскочил карауливший там старый бармен. Он трясся, по щекам его катились слезы.
– Сэр! Сэр!
– Ну, что еще такое? – проворчал Эллис.
– Сэр! Новый белый хозяин пинал меня, сэр!
– Чего мелешь?
– Бил меня! – Голос слуги задрожал плаксивым стоном. – Би-и-ил!
– И правильно делал. А кто бил-то?
– Новый сахиб, сэр, офицер военной полиции. Ногой меня, сэр, прямо вот сюда! – Он потер себе ниже спины.
– Дьявол! – скрипнул зубами Эллис.
В салоне Веррэлл читал газету – виднелись только края его светлых летних брюк и пара сияющих темно-коричневых ботинок. Услышав шаги вошедшего, он и не шевельнулся. Эллис встал на пороге.
– Эй, вы – как вас там? Веррэлл!
– Что?
– Вы пинка дали нашему бармену?
Бледно-голубое око недовольно блеснуло над газетным листом, будто глаз выползающего из-за камня рака.
– Что?
– Вы, говорю, чертову бармену поддали?
– Я.
– А с чего это вы разошлись-то?
– Ваш оборванец взялся рыло мне кривить. Притащил виски с содовой, я приказал побольше льда, а он ни с места – понес чушь про экономию каких-то последних кусочков. Я пнул как полагается. Урок ему.
Эллис от ярости побелел. Никому не позволено пинать чужих слуг, у которых свои сахибы есть. Особенно злило, что этот Веррэлл наверняка сейчас подозревает его, Эллиса, в слюнявом сочувствии бармену и хуже того – в неодобрении такого метода воспитывать слугу.
– Говорите, «урок»? Может, и дьявольски нужный урок, да по какому праву вы вдруг являетесь тут наших слуг учить?
– Тише, приятель. Нужно было пнуть. Вы здесь совсем уж своих чушек распустили.
– Ух ты какой! Вот именно – своих, сами и поддадим им, когда надо! А ты-то что за цаца наглая? Давай полегче в чужом клубе!
Чуть опустив газету, Веррэлл пустил в ход оба бесстрастных рачьих глаза. Лейтенант никогда не терял хладнокровия с европейцами, надменный скрипучий голос не повысился ни на полтона. Это не требовалось.
– Эй, приятель, когда мне кривят морду, я даю под зад. Хотите получить?
Распаленного Эллиса будто водой окатили. Он не боялся, никогда и ничего он не боялся, но этот взгляд умел гасить ваш пыл – мгновенно обрушивал на вас весь Ниагарский водопад. Ругань застыла на губах Эллиса, голос его вдруг осип. Интонация сделалась ворчливо-вопросительной.
– Ну, а какого черта он должен был вам класть последние остатки льда? Что тут, для вас одного лед? Нам только два раза в неделю его сюда завозят.
– Значит, тухло у вас дело поставлено, – подвел итог Веррэлл и вновь закрылся развернутой газетой.
В бессильном бешенстве, задыхаясь от абсолютного – причем явно непритворного – равнодушия к нему, Эллис раздумывал, не встряхнуть ли щенка крепким пинком? Но как-то не вышло. И хотя Веррэлл за свою жизнь заслужил немало пинков, не получил он их пока ни разу и вряд ли мог получить в будущем. Тихонько выскользнув, дабы излить бушующие чувства на голову чертова бармена, Эллис оставил салон в полное распоряжение лейтенанта.
У ворот клуба до мистера Макгрегора донеслись звуки музыки. Сквозь густо обвивавшие сетчатую ограду корта заросли проблескивал желтый фонарный свет. Мистер Макгрегор находился в чудесном настроении. Он собирался сегодня неспешно побеседовать с мисс Лакерстин – девушкой исключительного интеллекта! – приготовившись рассказать ей необыкновенно интересный (правда, изложенный уже им на страницах «Блэквуда») разбойный эпизод в Сагэнге в 1913 году. Эта история, он был уверен, ее немало развлечет. Предвкушая прелестный вечер, мистер Макгрегор обогнул заросшую теннисную ограду. На корте, в смешанном свете луны и развешенных по ветвям лампочек, танцевали Веррэлл с Элизабет. Слуги вынесли сюда стол, стулья и патефон; члены клуба, кто стоя, кто сидя, расположились вокруг. Мистер Макгрегор замер на углу площадки, пара кружила и скользила буквально в метре от него. Лейтенант с девушкой танцевали очень близко друг к другу, она – гибко откинувшись под его нависающим торсом. Представителя комиссара никто не заметил.
Ощутив печальную пустоту в груди, мистер Макгрегор двинулся в обход танцевального пространства. Прощай, надежда на беседу с мисс Лакерстин! Необходимость вылепить на лице добродушную улыбку потребовала экстраординарных усилий. Он подошел к столу.
– Бал Терпсихоры! – отметил он с необычной ноткой грусти.
Молчание. Все смотрели на танцующих. Забыв о публике, Элизабет и Веррэлл кружились и кружились, туфли их плавно скользили по гладким бетонным плиткам. Лейтенант танцевал с изяществом, не уступавшим его верховому искусству. Патефон томно выводил «Птичку», песенку, что чумой разнеслась по свету, заразив даже бирманскую глухомань.
Спой, птичка, как дойти до до-ома?
За-акат погас, и сил уж нет.
Свалил меня стаканчик ро-ома,
Но ско-оро оживит рассвет!
Стараниями неустанно возвращавшей патефонную иглу на край пластинки миссис Лакерстин, нудная ерунда снова и снова сотрясала ароматный вечерний воздух. Луна, как разметавшаяся на мятых облаках страдалица, измученно глядела вниз. На удивление согласная в пластическом дуэте пара, белея в полутьме единым силуэтом какого-то диковинного зверя, танцевала без устали. Мистер Макгрегор, Эллис, Вестфилд и мистер Лакерстин наблюдали, руки в карманы, не размыкая рта, не сгоняя облепивших лодыжки москитов. Кто-то заказал выпить, но виски горчило. Джентльменов грызла жестокая зависть.
За весь вечер Веррэлл ни разу не пригласил на танец миссис Лакерстин, ни единым словом не перемолвился с остальными европейцами, просто еще в течение получаса монополизировал Элизабет, а затем, кратко пожелав Лакерстинам (только им) доброй ночи, покинул клуб. Элизабет осталась в тумане счастливых грез. Он пригласил на прогулку верхом! Он предложил воспользоваться его пони! О! Она даже не заметила вызывающей грубости крайне раздраженного ее поведением Эллиса. Домой Лакерстины вернулись поздно, но дамам было не до сна. Лихорадочно переделывались узковатые для Элизабет тетушкины бриджи.
– Надеюсь, дорогая, ты умеешь справляться с лошадью?
