– За меня не переживай. Делай то, что должна делать. Я справлюсь. – Кевин попытался улыбнуться, но улыбка вышла натянутой. – К тому же, когда я последний раз пересчитывал, в доме нас было трое.
– Эйми – не член семьи. Просто гостит у нас.
Кевин пододвинул к себе свой бокал – в нем остался только лед – и через соломинку допил последние капли жидкости. Джилл, конечно, была права. Их осталось всего двое.
– Что скажешь? – спросила она. – Хочешь, чтобы я уехала учиться?
– Я хочу, чтобы ты делала то, чего тебе самой хочется. То, что тебе нравится.
– Опа! Спасибо, папочка. Ты очень помог.
– За то мне и платят большие бабки.
Джилл поднесла руку к голове, рассеянно пощипывая на макушке щетину, которая за последние недели стала заметно гуще и темнее. Теперь, когда кожа не просвечивала сквозь волосы, его дочь выглядела не столь агрессивно.
– Пожалуй, – произнесла она, – следующий год я предпочла бы пожить дома, если ты не возражаешь.
– Нет, конечно.
– Может, поезжу в Бриджтонский университет. Похожу на кое-какие занятия. Может, устроюсь куда-нибудь на неполный рабочий день.
– Разумно, – согласился Кевин. – Неплохой вариант.
Обед они доедали в молчании, едва ли в силах смотреть друг на друга. Кевин знал, что менее эгоистичный родитель был бы разочарован – Джилл заслуживала большего, чем Бриджтонский государственный университет, где учились те, кого не принимали в более престижные учебные заведения, – но он испытывал лишь облегчение, столь огромное, что ему и самому было стыдно. И только когда официантка убрала со стола грязную посуду, он рискнул снова заговорить.
– Я все хотел спросить. Что подарить тебе на Рождество?
– На Рождество?
– Ну да, – подтвердил он. – Это такой большой праздник. Совсем скоро.
– Я как-то не думала об этом.
– Ну же, – настаивал он. – Помоги мне.
– Не знаю. Свитер?
– Цвет? Размер? Подсказка мне не помешает.
– Эска, – отвечала она, поморщившись, словно ей неприятно было раскрывать о себе такие сведения. – Черный, наверно.
– Замечательно. А Эйми что подарить?
– Эйми? – удивленно переспросила Джилл, чуть раздраженным тоном. – Ты не обязан ничего покупать Эйми.
– Как ты себе это представляешь? Она будет сидеть и смотреть, как мы разворачиваем свои подарки?
Официантка принесла счет. Кевин глянул на него и полез за бумажником.
– Может, перчатки, – предложила Джилл. – А то она вечно мои берет.
– Хорошо. – Кевин достал кредитку и положил ее на стол. – Куплю ей перчатки. Дай знать, если еще что надумаешь.
– А с мамой как быть? – спросила Джилл через несколько секунд. – Будем мы ей что-нибудь дарить?
Кевин чуть не рассмеялся – вовремя сдержался, заметив, сколь серьезно лицо дочери.
– Не знаю, – ответил он. – Скорей всего, мы ее даже не увидим.
– Ей нравились серьги, – тихо промолвила Джилл. – Но, по-видимому, украшения она теперь не носит.
* * *
Они стояли на пешеходном переходе, прямо рядом с кафе, когда увидели женщину на оранжевом велосипеде. Проезжая мимо, она поздоровалась, окликнув Кевина по имени. Что означало ее скупое приветствие, он затруднялся определить.
– Привет. – Он запоздало вскинул руку, адресуясь к пространству, которое она больше не занимала. – Как дела?
– Кто это? – Джилл смотрела вслед велосипедистке, катившей по улице. Та завернула на Плезант-стрит, плавно двигаясь с той же скоростью, что и ехавшая рядом с ней машина.
– Ты ее не знаешь, – ответил Кевин, сам удивляясь тому, что не захотел назвать дочери ее имя.
– Круто, – заметила Джилл. – В декабре, на велосипеде.
– Она тепло одета, – сказал он, надеясь, что это так. – «Гортекс» и все такое.
Говорил он небрежным тоном, ждал, когда уляжется волнение. Он не видел Нору Дерст и не общался с ней с самой вечеринки, с того вечера, когда они вместе танцевали, пока не зажегся свет. Он проводил ее до машины, пожелал спокойной ночи по-джентльменски – пожал руку, сказал, что получил большое удовольствие от ее общества. Дальше этого не пошло – рядом стояла ее сестра, коренастая женщина с недовольным лицом.
– Позвони как-нибудь, – сказала она ему. – Мой номер есть в телефонном справочнике.
– Непременно, – пообещал он. – Позвоню.
И он собирался позвонить. Почему бы нет? Нора – умная, симпатичная, легкая в общении женщина, да и он с делами не зашивался. Но прошло три недели, а он так и не позвонил. Думал об этом много, так часто, что и в мейплтонский телефонный справочник мог бы уже не заглядывать: наизусть запомнил ее номер. Но одно дело – танцевать с ней, другое – пригласить на свидание, познакомиться с ней ближе, вникнуть в ее проблемы.
Она в другой весовой категории, говорил себе Кевин, сам толком не понимая, что он имеет в виду, о каких весовых категориях ведет речь.
Он довез Джилл до школы, вернулся домой, позанимался на тренажерах в подвале, выполняя отупляюще изнурительные упражнения на поднятие тяжестей, благодаря которым он имел красиво накаченные руки и мускулистую грудь. Затем пожарил цыпленка и картошку для девочек, после ужина прочитал главу «Американского льва»[80] и отправился в «Carpe Diem», где вечер прошел без каких-либо сюрпризов – все знакомые лица, приятная шутливая болтовня людей, которые знают друг друга чуть лучше, чем нужно, и завтра будут делать то же самое.
И лишь устроившись в постели на ночь, он снова задумался о Норе, о встряске, которую он испытал, когда она проехала мимо на велосипеде. Днем это мгновение пролетело в какой-то скомканной суете, но сейчас в темноте, в тиши его спальни, оно растянулось во времени, вспоминалось более отчетливо. В этой упрощенной версии рядом с ним не стояла Джилл, Мейн-стрит была безлюдна. И не только. Сама Нора была не в куртке и шлеме, а в том же красивом платье, в котором она пришла на танцы. Распущенные волосы струились, развевались за спиной, голос был звонкий и твердый.
– Трус, – бросила она ему, проплывая мимо, а ему ничего не оставалось, как только кивнуть в ответ.
В машине Нора старалась держаться так, будто ничего значительного не происходит, будто поездка в торговый центр в разгар предпраздничной суеты – самое обычное дело, – потому что ты американка, потому что Рождество не за горами, потому что ты часть большой семьи, нравится тебе это или нет, и должна купить подарки определенному числу родственников. Карен следовала ее примеру: в легкой непринужденной манере она болтала о всякой всячине, не заостряя внимания на том, что это знаковая поездка. Она не нахваливала Нору за то, что она «набралась мужества», «делает шаг вперед», «продолжает жить», не сыпала прочими снисходительными фразами, которые Нора терпеть не могла.
