Вещи выпархивали из кучи, чтобы оказаться в серегиных руках. Сергей крутился в шкурах, стараясь не отсвечивать голой задницей… ну, что получалось, то получалось…
От возни бросило в пот, разболелась голова. Будь на месте Вылле старый лопарь, Сергей наверняка бросил бы затею, но… пришлось стиснуть зубы и одеваться.
— Теперь печок…
Печок оказался меховым полушубком. К нему прилагался пояс с висящим на ремешках ножом. Сверху на яры, для защиты от сырости, полагались тобурки — сапоги из тюленьей кожи.
— Ты меня как в зимний поход снаряжаешь! — проворчал Сергей.
— Так ведь зима и есть! — улыбнулась Вылле и помогла надеть боты — тобурки.
Зима? Последнее, что помнилось — полуоблетевший лес, жухлая, но еще зеленая трава… побег… ухмыляющийся Кафти затягивает петлю на скрещеных запястьях… затем провал… и долгие дни на лопарском пойле. Значит, зима… О-хо-хо…
Шабанов собрался с силами и шагнул из вежи.
Резкий студеный ветер едва не сбивает с ног, слезятся отвыкшие от яркого света глаза. Сергей щурится.
Пасмурно. Вершины заснеженных сопок сливаются с небом. Снега много — тропки пробиты едва не по пояс. Вон они — синеватыми строчками тянутся во всех направлениях. Где одиночные, где превращенные в дороги… по которым снуют шведы.
— Еще и это для полноты счастья… А идти надо… Чтоб им всем… — Сергей не договорил: руки напряглись, оттолкнули косяк… и он шагнул… Напрямик. По целине.
«Главное — не упасть. Вон, сосна в десятке шагов. Дойду и передохну…» Ноги дрожат, норовят подогнуться. Десять шагов, как десять верст, сосна почти не приближается. «Вперед, сукин сын. Не падать! — Сергей злится, злость придает сил. — Наверняка за тобой смотрят. Вылле, лопарь, шведы — всегда найдется кому позубоскалить. Не дай повода!»
Чешуйчатый ствол, как спасительная гавань. Прислониться, отдышаться…
— Э — э! Monker гулять пошел! От Пекка бегал, от дефка бегать стал? Старый Матул еще не убил?
Кафти? Ну почему хоть сегодня ему не оказаться где-нибудь подальше? Сергей обернулся, сосна услужливо подперла спину, ладонь машинально легла на рукоять ножа. Швед нервно дернул щекой… но тут же нагло ухмыльнулся.
— Сачем монах puukko взял? Монах бога проси: «Спасай!»
Едва ли не впервые Шабанов видел шведа без кольчуги и меча. В простой одежде, изгвазданный смолой, пропахший скипидаром Кафти ничем не напоминал жестокого воеводу — скорее уж подвыпишего плотника… Плотника? «Плохой мужик! Такой нелься долго жить!» И стремительный просверк меча…
«Чтоб тебе всю жизнь на пепелища возвращаться и гробы сколачивать!» — мысленно пожелал Шабанов, но вслух сказал:
— Нож зачем? На грибы охотиться пойду. Как без ножа?
Швед заржал, явив миру по — лошадиному крупные зубы.
— Ia! Умный monker! Пот снег грипоф мноко! И все кусайся! Нелься без puukko!
Все еще посмеиваясь, Кафти зашагал прочь — рассказывать приятелям о сбрендившем от пыток русском и даром отдавшем десяток оленей лопаре. Сергей смотрел ему вслед, пытаясь совладать с охватившей тело дрожью.
«Нервишки! — укорил он себя. — Нервишки и поганая слабость… Ничо, справлюсь… Запросто.»
Вежа приткнулась у вершины сопки, перед Сергеем развернулась панорама Весалы — заново отстроенный хутор, рассыпанные по склону дома весайненовской банды… Глаза бы не смотрели.
С трудом совладав с непослушными завязками яр, Сергей помочился. Несколько минут собирался с силами… наконец сумел отлепиться от дерева, побрел к веже. Злость на шведа помогала не упасть.
— Ничего… еще не вечер… Понял? Еще не вечер!
Впервые он увидел приютивший его кров снаружи — крохотный, нищенски убогий, особенно рядом с желтеющими свежим деревом финскими домами.
У входа стояла готовая броситься на помощь Вылле — глазищи смотрят встревоженно, нижняя губка закушена, грудь бурно вздымается… заметная такая грудь… даже сквозь меховую одежку заметная!
Сергей, стараясь не опускать взгляд ниже девичьей шеи, взялся за служившую дверной ручкой ременную петлю.
— Хреново живем, — проворчал он, ударившись лбом о низкую притолоку. — Завтра, в лес пойдем. Вместе. Елки на избу рубить буду.
Вылле расцвела — русс тупу хочет! Для них!
— Наш олешка сильные! Елка быстро—быстро таскать будет! — радостно затараторила она, забравшись в вежу следом за Серегой. — Хорошо будет!
Вылле неожиданно подалась к Сереге, ткнулась в щеку теплыми, пахнущими молоком губами. Сергей мягко и нежно коснулся выбившейся из — под круглой шапочки-самшира темно — русой прядки.
«Ох, Вылле! — мысленно вздохнул он. — Как мало тебе надо для счастья… может ее с собой взять? В Умбу! Агафье радость — невестка красивая, работящая…»
Новый поворот мысли удивил его самого — какую избу рубить топора ни разу толком не державши? Куда с собой брать? Какая Умба? Он же мурманчанин!
Однако, в голове образ за образом вспыхивали Тимшины воспоминания. И топор плотницкий вовсе не чужд, и Умба — вот она, руку протяни.
Шабанов тряхнул головой, отгоняя наваждение… но в груди, заставляя учащенно биться сердце, разлилась незнакомая горячая волна… «Да что он забыл в Мурманске? Шлюх дискотечных? Рекламу прокладок? Банды уличные? Пропади оно! Разве что мать… так у нее Тимша есть!»
Рука, как-то сама собой, перебралась с волос на девичью шею, пальцы скользнули за ворот… Вылле ахнула и отскочила.
— Нельзя! — погрозила она пальчиком. — Надо монастырь идти, попа спрашивать!
Девушка приоткрыла дверь, выглянула наружу — не идет ли кто? — затем достала из-за пазухи висящий на кожаном ремешке деревянный крестик.
— Я в Monkenfjord была! В монастырь! Поп вода на голову лил, крест давал! — она снизила голос до таинственного шепота. — Сам Трифон давал! Святой человек!
«Трифон? Это который печенгский монастырь основал? По жизни с историей нелады — то не выучил, то вляпался…»
— Ну, раз поп, тогда конечно… — скрыв разочарование, согласился он. — Попы, они такие…
Посчитав, что опасность миновала, девушка приблизилась. Крестик снова нырнул за пазуху… костяная пуговка почему-то осталась незастегнутой… Вылле потупилась и очередной раз лукаво стрельнула глазками.
«Вот же евино племя! — мысленно хмыкнул Сергей. — Во все века одно и тоже!»
Хмыкнуть-то хмыкнул, но взгляд лопарки нагрел кровь аж до кипения. Шабанов задушенно покрутил шеей, распустил шнуровку ворота. Аромат девичьего тела кружил голову сильнее матулова настоя…
Скрипнула открываясь дверь, над очагом взметнулась туча искр, унеслась в дымовое отверстие-реппень. Девица всполошенно отскочила от Шабанова. Через порожек кряхтя переступил дед Матул. На пол грузно шмякнулась шитая из тюленьей шкуры киса — большая, пузатая и перепачканная кровью.
