— Спалю слизняка-гада,— Кравец навел широкофокусный лазерный луч, но тут из плаща выскочило что-то, почти невидимое, голубоватое, и полетело как из пушки в нашего активиста. Тот успел рубануть прозрачный снаряд и, возможно, немного сверзил его в сторону. Однако Кравец получил свое, легковесно отлетел на несколько метров и грузно шлепнулся на пол.
Замочивший шерифа прозрачный снаряд вернулся в объятия плаща, который поднялся, и вобрав внутренности, склеился снова в нормального бюрократа. Затем прокашлялся и стал прощаться:
— Пожалуй, разговор зашел не туда, так сказать, вышел из конституционного поля. Поэтому я вынужден вас покинуть. Всего хорошего, товарищи-джентльмены. Как говорится у классика, красота спасет мир. Скоро все уродливое в ваших личностях растает как туман, а все прекрасное останется.
Он многозначительно кивнул на наших двойников и спокойно вышел вон — для него силового барьера как бы не существовало.
— Ну, влипли,— Кравец хоть и на полу, но заколотил кулаками и засучил ногами. — Через полчаса эти колобки, срисовавшие на себя нашу внешность, пойдут вместо нас в кабак со своими фальшивыми имперками, нас же уволокут крюками на колбасную фабрику.
— Не бойся, имперки они возьмут не фальшивые, а самые настоящие, из наших карманов,— выйдя из ступора, попытался успокоить я добровольного помощника. Вдвоем с Шошаной мы закрепили его на ногах.
— Разве эта кукла сравняется с таким крутым парнем, как ты,— убедительно сказал я Кравцу. — Стул и шкаф они могут заменить на двойников, а не тебя. Раз так, то просто попугают нас и выпустят — а мы и не струхнем.
Шериф, скрипнув толстыми подметками, сделал пару приседаний, прочистил носоглотку и опять стал хорохориться.
— Они думали, что Кравца можно уложить навек каким-то сраным снарядом, нет, этим его разве что раззадоришь.
— Колбасную фабрику… влипли… колобки,— залопотал вдруг двойник Кравца,— нет, этим меня только раззадоришь…
— Ты, посмотри,— обмяк шериф,— да это же натуральный попугай. И ты говоришь, что он не сможет изобразить меня. Я же не Эйнштейн, много слов не учил, бестолковые словари не читал, поэтому долго стараться не надо. У меня уже голова болит от этого всего.
— Оттого болит, что маленькая,— повторил чью-то шутку дубль Кравца.
— Похоже, они обучаются, слушая нас. Выходит, нам лучше молчать в тряпочку,— заметил я.
— Вам лучше молчать, причем в тряпочку,— повторил мой двойник. И обернулся к остальным дубликам, презрительно через плечо показывая на “оригиналы”. — Им пора помалкивать, а нам самое время общаться, дискутировать, декламировать.
“Да этот нитеплазменный колобок в курсе того, что имеется в моем багаже. Небось, изучил “литет мента”, паразит этакий”,— произнес я тираду, однако внутри себя.
— Паразитизм — тоже форма жизни, не хуже других,— квалифицированно оспорил мой двойник. — Это всегда вершина пищевой и социальной пирамиды.
— Ну, хватит мысли-то читать,— гаркнул я, но все равно стало зябко не по погоде.
— Какие там мысли. Снимают поверхностные почти-слова, то есть психомагнитные колебания,— заметила Шошана.
— Неправда,— опять возник мой дублик. — Лейтенанта мы досконально изучили. Мы его как словарь пролистали и запомнили. Мы теперь умеем думать, как он.
— Терентий, не расстраивайся. И в машину словарь умных слов всовывают,— возразила Шошана. — И киберсистемы умеет мало-мальски мозгами раскидывать. Главное в другом — о чем думать.
— Ладно, мальчики и девочки, хватит бодягу разводить, двинули отсюда,
— предложил дублик Кравца и уточнил у “оригинала”. — Ты к какой бабенке обычно шляешься?
Истинный Кравец в бессильной злобе запустил в двойника шляпу, которая благополучно пролетела сквозь кокон и была водружена на голову дубля.
И три фигуры — под прикрытием силовых экранов — спокойно покинули демонстрационный зал (цех, камеру пыток).
— Если они мне попадутся где-нибудь без коконов — я им таких бздей накидаю, что обратно в слизь превратятся с испуга. А твоему дублю, лейтенант, в самую первую очередь,— заскрежетал большими зубами шериф.
— Они рассчитывают никогда не попадаться тебе впредь,— охладил я компаньона.
Кравец сверкнул порозовевшими белками глаз.
— Еще неизвестно, что ты сам за фрукт. Почему это они тебя изучили, да еще досконально? На кого ты вообще работаешь?
— Прекратите свои мужицкие разборки,— встряла Шошана.
— Мой вопрос и к тебе относится, милашка, учитывая, что твоя двойница не проронила ни слова,— огрызнулся шериф.
— Ты страшен в страхе,— польстил я ему, одновременно нащупывая в кармане “трубку мира”. Вероятно, придется закатать Кравцу в лоб, если не устанет бузить.
— Я сейчас ударю, правда, не знаю кого, может даже себя,— продолжал свирепеть шериф.
Однако, уловив, что Шошана превратила свой взгляд в стальной штырь, Кравец переключился на новое направление работы.
— Я могу и с Дыней разобраться, Атиллой этим сраным в колбе. Я с кем угодно из этих говноидов в состоянии разобраться.
Он подошел к силовому кокону, прикрывающему улыбчивого Дыню, и принялся аккуратно подносить ладонь. Сантиметра за три до “поверхности” пальцы стали тормозить, даже вязнуть, а за сантиметр замерли и уже не пропихивались дальше. При дополнительном надавливании проскочила искра, рука шерифа была словно пружинами отброшена назад, да и сама отдернулась в страхе-ужасе.
— Как будто мы с ним одинаковые полюса магнита,— вздохнул Кравец, растирая и брезгливо разглядывая свои пальцы.
— Эта двуполюсность входит в сущность нитеплазмы,— проявил эрудицию я.
— Ой, какие мы догадливые. Теоретики прямо. — Кравец сплюнул и растер. — Прежде надо было котелком варить. Предупредил бы заранее, лейтенант, и мы захватили бы какую-нибудь бомбу для этой самой нитеплазмы. Хотя бы намекнул, что неладно тут, когда в джунгли эти сраные попали, а то: демонометр, демонометр…
Да, ясно пока одно, что Плазмонт объегорил нас вместе с нашим демонометром.
Я, пытаясь быть общественно полезным, стал машинально “копать” Дыню. Или псевдо-Дыню. Со своим дублером как-то не хотелось общаться.
— Ты нанимал старателей для нападения на караван? Или этим занимался тот прежний и настоящий Дыня?
— Вопрос поставлен в оскорбительной форме. Я и есть самый настоящий. Материалы, из которых состоит тело, не имеют никакого значения. Протогены, или душа, вне зависимости от вида телесности, принадлежат личности Аттилы К678.
— А если ты будешь сделан из дерьма, то личность у тебя все равно прежней останется? — стал задираться Кравец.
