Лев Аскеров - Приговоренные

Это, кстати, и сейчас большая редкость. А позже, в „Кануне“ под рубрикой „Новости из Резиденции“ я читал о том же самом парне, который выдержав какой-то архитрудный тест был зачислен вне конкурса в Высшую Школу Удостоенных.

Это было для нашей Венечной сенсацией, прозвучавшей на всю ВКМ. Средства массовой информации публиковали и вещали об этом факте чуть ли не месяц. Стало быть, в тех двух случаях, речь шла о Пытливом. О сыне Строптивого.

— Пытливый, вероятно, гордился своим знаменитым отцом? И, конечно же делал все, чтобы быть достойным его? — спросил я.

— Вы не поверите, но он не знал, кто его отец. Хотя постоянно спрашивал меня о нем. Но я ничего не могла ему рассказать.

— Вам было не позволено?

— Нет. Такого табу не было. Просто я ничего не помнила. В моей памяти все связанное с мужем было, скорей всего, заблокировано. Это насколько я понимаю сейчас, было формой наказания для меня. И поделом…

Нас со Строптивым ослепила любовь. Пораженные ею, мы, можно сказать, осквернили этот редчайший из даров Всевышнего. Что нам стоило придти к Нему с покаянием? Уверена Он нас понял бы и простил. Теперь, прозрев, мне хотелось бы, чтобы эхо нашей тогдашней со Строптивым боли, донесло до Всевышнего наше раскаяние: „Прости, Господи!“ И, отсюда, с высоты лет своих, прошу: от меня, от моих любимых мужа и сына через вашу газету донести до Него наше безграничное и задушевное „Спасибо!“… Мой голос для этого слишком слаб и тих.

— Вы будете ждать мужа здесь или вылетите ему навстречу?

— Куда?… Аж, не верится… Я ничего не знаю… Ведь он не знает где я… И даже не знает, что у него есть сын — необыкновенный мальчик.

Я был ошеломлен.

— Как?! Разве Пытливый родился не при нем?

— Нет. Я ему не успела сказать о своей беременности…

— Значит, мальчик рос даже без поддержки тени своего великого отца?

— Как теперь мне кажется, он рос под более величайшим покровительством, — твердо проговорила женщина.

Я предложил ей связаться с сыном и поделиться радостным событием. Признаться я преследовал иную цель — взять у будущего ученого блиц интервью. В комнате Пытливого, однако, никто не отвечал. Потом Чаруша заторопилась. Сказала, возможно, с минуты на минуту муж приедет, а у ней не прибрано. Хотя все кругом блестело чистотой.

Я направился в единственный в этом городке Дом моделей поговорить с людьми много лет работавшими с Чарушей и предупредить их, что она задержится…»

Дальше Пытливый читать не стал. Он бросился к видеофону. В особнячке на улице Поющие кроны никто не отвечал.

— Разница во времени. У них там глубокая ночь, — растеряно проговорил он.

— Да и тебя действительно не было. Мы в это время сидели на защите Отчетов, — сказала Камея.

Последний раз Пытливый с ней разговаривал дня четыре назад. Она сама позвонила… Спросила не плохо ли ему, а то у ней на душе отчего-то скребутся кошки. Он тогда подумал о загадочном материнском чутье. За десятки миллионов километров от него почувствовать, что у ее сына неприятности.

В те дни как раз ему объявили о совершенном им подлоге и он имел первый нелицеприятный разговор с деканом Карамельником.

Надо было торопиться. Через четверть часа начинались слушания.

— Теперь у нас проблемы, — глядя в окно, сообщила Камея. — Репортеров видимо-невидимо.

— Неровен час нагрянут сюда, — всполошился Пытливый.

— Не волнуйся. В связи с прибывшими в Резиденцию высокими гостями, Ментор приказал никого из посторонних на территорию Университетского городка не пускать.

Когда Камея с Пытливым подходили к тому месту Школы, где располагался вход в зал — там уже было пусто. Никого не было и в вестибюле. Только у самых дверей зала заседаний маячила сутулая фигурка Карамельника…

Завидев их, он ринулся им навстречу.

— Дорогие мои, что вы опаздываете? — Карамельник прямо-таки таял в сладчайшей улыбке. — Кстати, Пытливый, поздравляю вас с возвращением отца… Представьте, никто не знал, что вы сын…

— Представьте, я сам не знал, — перебил Пытливый и, пропустив Камею вперед, вошел в зал. Ребята, естественно, тотчас же поднялись и каждый пожимал ему руку или хлопал по плечу, разделяя с ним его радость.

— Ну ты и скрытный, — покачал головой Дрема.

Нечто в этом роде сказал и Книжный. Вступилась Камея.

— Ребята, он, честное слово, не знал.

И тут вошли члены Совета. Наступила напряженная тишина. После непродолжительной паузы, посовещавшись с рядом сидящими, заговорил Ментор:

— У нас, как я понимаю, большая радость. Вновь в наши ряды вернулся большой ученый. Мастер по созданию миров — Строптивый. Правда он уходил только от нас, но не из науки. Ее покинуть нельзя. Либо она в тебе, либо без тебя…

Пользуясь случаем, я от имени Ученого Совета поздравляю его сына, нашего коллегу Пытливого. Пытливому сорок три года. Ровно столько не было среди нас, старой гвардии ученых, Строптивого и ровно столько Пытливый даже не догадывался, кто его отец. Поверьте мне. Я сам об этом узнал совершенно случайно. Как?… История презанятная. Будет время, расскажу… А сейчас приступим к работе.

Сначала Пытливому трудно было сосредоточиться на том, что говорят с кафедры. Но, мало-помалу, он погрузился в процесс так, что забыл обо всем на свете. Только его все больше и больше охватывало сомнение. Скоро ведь слово дадут и ему. Его фамилия завершала список потому что отчет, как зафиксировал компьютер, им был сдан последним. Перед ним, как выяснилось, должен был выступать Ретивый. И, судя по характеру вопросов, какими он забрасывал отчитывающихся, Пытливому казалось, что он тоже вышел на Время. И если не решил проблемы, то, во всяком случае, нащупал ее решение.

— Приглашается колегга Ретивый.

Не успел Ретивый дойти до кафедры, как вдруг весь состав Ученого Совета и сидящие с ним кураторы групп, все как один, поднялись с мест. Вслед за ними повскакивали на ноги и слушатели. Все в почтении склонили головы. Вошел Всевышний когда Его уже никто не ждал. Ложа замерцала мягким сиянием светящегося бисера, за мозаикой которого едва угадывался силуэт человеческой фигуры. Пытливый загипнотизированно смотрел туда, пытаясь разглядеть Его. И неожиданно, ни с того ни с сего, он увидел Кедр, что стоял на поляне Божьей ауры. Крепко зажмурив, а затем открыв глаза Пытливый еще четче увидел тот же самый чудо-Кедр, созерцавший над пропастью, в алых маках, суетные миры.

«Странно», — подумал он и тут прозвучало негромкое, словно накатившееся эхо: