Александр Казанцев - Ступени Нострадамуса

— Вот это да! — пробасил адмирал. — Людская взаимопомощь! Попробуем квартиру напротив. С ними я меньше знаком, ну да свет не без добрых людей.

Но вторая дверь не отзывалась ни на стук, ни на призывные крики.

— Ну что ж, — решил адмирал. — Коли нас здесь принять не хотят, подняться нам придется, если не по реям на грот–мачту, то просто на чердак! — бодрым басом он старался поддержать всех.

Моряки взобрались первыми, принимая на руки и Федя бабушку.

— А здесь даже уютно! — воскликнула Весна Закатова. Она последней вслед за адмиралом поднялась по крутой, вроде пожарной, лестнице в чердачное помещение. — Смотрите, сколько пусть ветхой, но мебели! И кресло есть для Марии Николаевны, и стол, правда на трех ножках, но мужчины найдут что–нибудь подставить. Можно разложить наш провиант.

— Неизвестно, на какой срок, — пробасил адмирал. — Паек объявляю голодный.

— Мы будем по очереди дежурить на крыше. Тут через слуховое окно ход есть. Я — первый, — заявил Николай.

— Быть может, катер раньше пришлют, — с надеждой предположил Юра.

— Я приказал не раньше двух суток, а позже можно.

— Позвольте мне, — предложил Муромцев. — Я — сибиряк. Ни ветер, ни холод меня не возьмут. Из таежных охотников мы. И ночью вижу чуть похуже, чем днем.

— Нет–нет, Платон Никандрович! Вам это не по возрасту и рангу. Наверх — дорогу молодым! Мы с капитан–лейтенантом будем там вахту нести.

— Но сколько здесь пыли вековой! — продолжала Весна Закатова, найдя где–то тряпку и наводя относительную чистоту. — Неизвестно, как долго нам тут ждать у моря погоды. Несчастная мать у меня в глазах стоит…

— Уверен, на корабле догадаются послать пораньше катер за своим адмиралом, — решил Юрий.

— Если там свыше не объявлена боевая готовность, — поправил Николай.

— Готовность? К чему? — Хотя «от них» станется, — вступил адмирал. — Как мы от воды уходили на другой этаж к закрытым дверям, так и население затопляемых земель соседних стран может устремиться к государственным границам, и флоту как бы не пришлось их охранять…

— Как? Война? — испуганно спросила устроенная в старинное кресло Мария Николаевна.

— Я имею в виду только возможность, — успокоил ее адмирал.

Свечи из экономии пришлось погасить. Свет сумрачного утра, проникая через слуховое окно, едва освещал чердак, а когда через него пролезал моряк, сменяющий другого, то все вокруг погружалось в темноту.

Днем стало чуть светлее. Кончались сутки «водяного плена».

Вернувшийся «с вахты» Николай доложил адмиралу:

— Дело скверно, Сергей Александрович. Лодка спасателей прошла мимо, не обращая внимания на сигналы одинокого человека, взяла группу людей с крыши соседнего дома.

— Что ж, придется всем выбираться на крышу. Как там? Очень холодно?

— Да уж не сауна, — ответил адмиралу Николай. Хотели женщин оставить на чердаке, но все трое запротестовали. И на вторые сутки наводнения вся адмиральская семья и его гости выбрались на крышу.

Сидели кучно, прижавшись друг к другу. Мария Николаевна опиралась спиной на дымовую трубу былых печей и каминов.

Изредка проплывали переполненные спасенными лодки, не в состоянии помочь всем бедствующим.

Муромцев нервничал, выходил из себя. Как можно равнодушно проплывать мимо, даже не пообещав вернуться.

Напрасно он напрягал голос, требуя немедленной помощи.

А где–то в душе корил самого себя. «Взываешь о спасении, а вроде сам и подписал приговор человеку, который хотел спасти не только группу людей на крыше, а планету от всемирного потопа. Но это ведь только сон, жуткий, но сон», — утешал он сам себя.

Но тягостное настроение, охватившее всех, он ощутил тяжестью на сердце. И удивлялся олимпийскому спокойствию Наза Веца. Впрочем, он из параллельного мира и знает все, как будет, что случится! Вернее, давно у них случилось…

Спустившаяся тьма казалась непереносимой, люди падали духом. Ко всему прочему прибавилось ощущение голода. Закуски кончились еще вчера.

В гнетущей тишине раздался голос Нади:

— Я очень попрошу вас, Юрий, убрать руку с моего колена.

— Красавица моя! — воскликнул Юрий. — Так ведь оно у вас голенькое и ледяное. Я погреть хотел.

— Федя, поменяйся со мною местами. Защитой мне будешь.

Всем стало неловко, но молодой моряк стал насвистывать веселую мелодию.

Тогда в темноте прозвучал четкий, поставленный голос Весны Закатовой:

— Беда, когда люди заменяют высокие чувства острыми ощущениями.

Наступило напряженное молчание. Его нарушил тот же Юрий:

— А что это за высокие чувства? Любовь, что ли?

— Я вам сейчас прочту одно свое стихотворение про это.

— Просим вас, Вешенька, просим, — произнесла Мария Николаевна.

Весна Закатова встала как бы перед большой аудиторией, стараясь удержаться на покатой крыше.

Тучи раздернуло, и стало немного светлее. Ее фигура четко выделялась на светлеющем небе. Она начала с большим чувством:

Голос ее оборвался на этой горестной ноте любви и упрека.

Слушатели рукоплескали, словно сидели не на крыше, а в театре.

— Это про вас, Юрий, — совсем другим, жестким и холодным тоном сказала поэтесса.

— Ну уж и про меня! — запротестовал моряк. — У меня память хорошая. Я все телефоны наизусть помню.

— Это прелестно, Вешенька! — вмешалась Мария Николаевна. — Так тонко и в то же время страстно. Сама жизнь звучит! Это ведь на музыку Скрябина, правда, Вешенька?

— Да, на его Пятую прелюдию. Это поют.

— Чудесно! Ты бы еще, Вешенька, прочитала нам про любовь.

— И то верно, — подтвердил адмирал. — Падать можно, но только не духом, как сказал, не помню какой, мудрец. Прочитайте, звезда наша! Нам сейчас о любви, а значит, о жизни ой как услышать надо!

— Хорошо, я прочту, чтобы легче нам стало. Это стихотворение про меня, когда я была безумно влюблена в шестнадцать лет.

— И кто же он, кому так повезло? — спросил адмирал.

— Владь Иль, Герой Земли, космонавт. Он был на двадцать пять лет старше меня и не заметил тоненькой девчонки, а она воображала, что не может существовать без него. Это одно из первых моих стихотворений, я назвала его «ЛИШЬ ДЛЯ МЕНЯ», — поэтесса, как бы превратясь в юную девушку, даже более высоким голосом начала читать: