– Давайте-ка, Лобанович, расскажите мне еще раз все с самого начала. У нас очень мало времени.
Спустя два часа, избитый, почти без сознания, я катаюсь по заплеванному мерзлому полу грузового «уазика», который пробирается по узкой лесной дороге все глубже и глубже в чащу осинника. Сквозь рев мотора откуда-то издалека слышится треск, как будто рвут грубую парусину. Низкое полуденное солнце, иссекаемое черными ветками осин, бежит вместе с «уазиком» в сторону этого треска. Со мной в кузове болтается один из подручных, другой ведет машину, а старший сидит рядом с ним в кабине. Мой попутчик на всякий случай придерживает меня, поставив сапог мне на грудь. При каждом толчке сломанные ребра отзываются взрывом боли.
Когда осины над нами расступаются, обозначая лесную поляну, треска рвущейся парусины уже нет. Двигатель «уазика» последний раз взвывает и глохнет. Становится слышно, как неподалеку тарахтит дизелем какая-то машина.
Меня перебрасывают через борт, как мешок с углем, и я падаю в затоптанный снег. Теряю сознание. Снова прихожу в себя. Посреди поляны свежая яма. На ее краю экскаватор с задранным ковшом выплевывает из дрожащей трубы облачка грязного выхлопа. Человек десять офицеров в черных шинелях покуривают в сторонке и без интереса наблюдают, как мои попутчики тащат меня к краю ямы. В яме – весь мой боевой расчет, и ребята из спецгруппы, и начальник расчета Романов, и еще какие-то люди, которых я не знаю. Бывшие люди.
Черные офицеры, побросав в снег окурки, неторопливо подтягиваются поближе, на ходу выстраиваясь полукругом и доставая из-за спин короткоствольные «калашниковы».
Мой заградотрядовец что-то говорит старшему черному и протягивает ему диктофон. «Хорошо – хорошо,» – отвечает тот, небрежно опускает диктофон в просторный карман шинели и машет стволом в нашу сторону: «Вы тоже становитесь.» Остальные черные уже оцепили нашу группку полукольцом. Позади яма, над ней поднимается теплый пар.
«Не понял,» – вскидывается мой офицер.
«Становись рядом со своими, сука. Не тяни, у меня еще куча дел,» – уже без всяких ноток доброты, но и без злобы, говорит старший черный. И с силой тыкает офицера стволом в грудь. Тот пятится назад, оступается в снегу и падает мне под ноги. Оба других моих попутчика ошалело оглядываются вокруг. За все время нашего короткого знакомства я так ни разу и не услышал их голосов. То ли немые, то ли так вышколены. Они и сейчас, за секунду до смерти, молчат.
«Во имя России!» – кричит старший черный.
«Во имя России!» – вторят ему, наверное, его товарищи, но их голоса уже не слышны за грохотом рушащейся Вселенной…
Библиотека пуста. Саваофа нет. За столом я один. Свечи, давно не менявшиеся, обвесили шандал причудливыми натеками воска. За окнами – настоящая буря. Дом стонет по ударами ледяного ветра, и пламя свечей вздрагивает от неведомо как пробравшихся из пустоты сквозняков. Темные дальние углы обширного помещения живут неведомой тревожной жизнью миллионолетних призраков. Жутко. Холодно.
В который раз я умер? Не помню. Почему я снова жив? Не знаю. Почему жива Вселенная? Не знаю.
Старик что-то темнит. Он хитрый, я это сразу понял. Он не все мне рассказал. Если верить его байкам, то получается, что Вселенная давно должна схлопнуться. Он же говорил, что малейшая ошибка, и ткань информационного континуума порвется. И мы даже не заметим этого, потому что все сущее исчезнет. Исчезнет по той простой причине, что никогда и не существовало.
А я снова здесь. Когда я был здесь прошлый раз, минуло пять лет со дня моей первой смерти, и оставалось шесть лет до конца света. Сколько же сейчас? Саваофа нет, и никто мне не ответит на этот вопрос. Хорошо, допустим, меня убили только что, у вот как раз сейчас экскаватор заваливает мерзлым грунтом яму, в которой, вместе с другими добровольцами, остывает мое очередное тело. Пусть даже так. Но это значит, что, несмотря на упущенную половину срока, информационный континуум по-прежнему цел? И раз Саваоф снова воскресил меня, значит, он все еще не спасен, и предстоит новая миссия? Да-а-а, ну и вляпался же я. Стреляли, травили, потом опять стреляли. Бр-р-р. Что дальше?
Скрипнула дверь. Сквозь вой ветра и жалобы древнего дома я не сразу расслышал шаркающие шаги.
– Здравствуйте, Илья Евгеньевич.
Старик выглядел ужасно. Впалые щеки, почерневшее лицо, ввалившиеся глаза. Трясущейся, но властной рукой он прекратил мою попытку приподняться, и, тяжело опираясь о стол, проковылял к своему привычному месту.
– Здравствуйте, Саваоф Ильич. Что с вами? Вам плохо?
– Не обращайте внимания, Илья Евгеньевич. Считайте, что приболел. Дело не в этом. Я слышал ваши мысли. Хвалю, со времени нашей первой встречи вы сильно продвинулись. У вас формируется правильный взгляд на положение вещей.
– Я ничего не понимаю. Какой правильный взгляд? На какое положение вещей?
– А вот на это самое. Вам действительно придется снова отправиться на Землю.
– Так что, снова ничего не получилось?
– Почти не получилось. Ваше жертвенное движение пальцем, как оказалось, решило проблему лишь частично. Информация об ускорителе попала на Запад, но не дошла до адресата. Человек, которому досталась фотография девушки, обыкновенный агент ЦРУ, решил сыграть в свою игру. Так что никто, кроме него самого, об ускорителе не подозревает. В России же проведена грандиозная чистка. Уничтожены даже те, кто мог знать о тех, кто знал вас и ваших коллег по шлюзу. Уничтожен целый институт вместе с его директором. Уничтожена его дочь и множество других людей. В общем, надежд на новую утечку нет. Надо доводить до конца эту.
– Ну почему же? Поселите меня в какого-нибудь директора ЦРУ, и я от его имени объявлю всем, кому надо, об ускорителе. Зачем вы устраиваете сложности из такого простого дела?
– Рановато я вас похвалил, Илья Евгеньевич. Минус вам. Как же вы, столько времени общаясь со мной, до сих пор не поняли главного критерия целостности информационного континуума? Это же так просто! Ну что ж, знакомьтесь: закон законов. Краеугольный закон Вселенной. Закон сохранения информации. Он гласит, что количество информации в информационном континууме фиксировано и неизменно. Информация не создается из ниоткуда и никуда не исчезает бесследно. Все, что с ней может происходить – это преобразование из одной формы в другую, другими словами, передача. А уж из этого закона вытекают все остальные законы природы. В том числе и ваш закон сохранения энергии, суть всего лишь одно из многочисленных следствий закона сохранения информации. Довольно локальное, надо сказать, следствие, ибо действует оно только в рамках вашего макромира. А вот другое следствие куда более всеобъемлюще. Оно звучит, допустим, так: «может произойти только то, что может произойти». То есть, другими словами, некая информационная сущность может существовать только в том случае, если она образовалась в результате естественного обмена информацией. Понимаете? Директор ЦРУ не может узнать об ускорителе никак иначе, кроме как от своего агента. Если вы попытаетесь сообщить ему об этом напрямую, вы нарушите закон сохранения информации. Результат – мгновенное исчезновение информационного континуума. Теперь вам понятно?
