— Спугнули, — ахнула та. — Совсем затравили зверя…
— Сейчас, в темноте, не поймаем. Если утром увидите — я помогу поймать. И к ветеринару отвезу. Вы мне позвоните только, я вам номер сейчас…, - Леше даже не нужно было изображать из себя воплощение надежности, он действительно был надежным парнем. Он только знал, что лис больше никогда не придет. — Ну вот, а я, Ирина Александровна, понимаете, выучился на историка, после диплома начал искать работу, проработал сколько-то в Коломенском…
— Кстати, Леша, если вам когда-нибудь понадобится подработка, есть неиссякаемый источник дохода… Вы ведь специалист по истории ХХ века?..
Они проговорили довольно долго, когда к ним подошел благоообразный пожилой китаец в солидном костюме, представился как профессор Пекинского университета Юань Пин и пожаловался, что совершенно заплутал, разыскивая Институт русского языка на Волхонке, так что теперь ему уже не нужен и сам институт, а только бы добраться куда-нибудь. Леша вызвался проводить его до метро, и оба ушли. Таким образом Ли Сяо-яо снял Лешу с его поста.
Обойдя вокруг здания, они принялись помогать Сюэли и Ди, которые выволакивали с черного хода опоясанный яшмовыми украшениями темный деревянный сундук. Вдвоем им было тяжеловато, но вчетвером справились. Ди заскочил снова внутрь, провел ладонью перед лицом застывшего столбом милиционера и выбежал вон. Милиционер встряхнул головой и сел за письменный стол делать в книге дежурств запись о том, что никаких происшествий не было. Когда вернулась Ирина Александровна, он как раз дописывал слова "все спокойно" и выражение лица у него было самое дзэнское.
В это время Сюэли и Ди уже загрузили сундук с театром в передвижной обувной ларек Ли Дапэна, который, как известно, можно было тянуть за веревочку и который как раз о ту пору подъехал к Голицынскому флигелю со стороны Волхонки.
— Ну что ж, — сказал Ди, утирая пот. — До расвета еще куча времени, успею посидеть над диссертацией. Дописываю диссертацию, защищаюсь уже скоро, — пояснил он со своей чудесной улыбкой, — "Проблема ответственности в современном праве".
Он поймал машину, мелодично сообщил, что ему надо на Воробьевы горы, сонно откинулся на сиденье и мгновенно задремал.
Леша помог довезти ларек до Красной площади, и они с Сюэли прощались уже на рассвете возле Исторического музея.
— Я так тебе благодарен…
— Да не за что, — пожал плечами Леша. — По-моему, мы сделали сегодня нечто в целом правильное.
— Может быть, я могу чем-то… Может быть, в Китай так же случайно попало что-нибудь важное для русских и совсем постороннее для нас? Какая-нибудь реликвия? Я бы постарался отплатить добром за добро, — сказал Сюэли. — Есть какая-нибудь историческая вещь, которая по случайности хранится в Пекине или в Сиане, хотя должна быть у русских?
— Ага, шпага Суворова, — развеселился Леша. — Мы ее случайно уронили в Китай из космоса. Да, завернутой в мундир Жукова, — тут он начал ржать в полный голос. — Ладно, бывай.
Ли Сяо-яо склонился над сундуком и точным движением вправил навершие на место, в узор наверху по центру ширмы.
— С этого момента театр в рабочем состоянии. Все собралось воедино. Половинки сощелкнулись в круг, в гармонии всё под небесами. Ну, что ты смотришь на меня?
— Вы, верно, знаете, дедушка — в "Исторических записках" Сыма Цяня есть части, написанные еще его отцом, придворным историографом Сыма Танем. Рассуждать же теперь о том, что там написано отцом, а что сыном, приходится с большой осторожностью, настолько сложно различить их стиль. И думается мне, все это оттого, что отец и сын…
— …Были полными единомышленниками? Возможно. И что же ты хочешь от меня?
— Дедушка, я возьму только трех персонажей? Всего на несколько дней?
— Так, и кого же ты хочешь забрать? — сощурился господин Ли.
— Красавицу, студента и… и лису, — исчислил на пальцах Вэй Сюэли так нетвердо, словно приближался час его казни. — Только эти три, больше мне не надо. И ширму.
— Не намудри там со своей судьбой, — сказал Ли Сяо-яо.
— Хуже, чем есть, уже не сделать, — заверил его Сюэли. — Ах, дедушка! Когда я только приехал в Москву, я думал, что подвергся какой-то неслыханной опале со стороны небес. Не думал счастье найти в таких глухих местах, где меня к тому же и снегом припорошило. А увидев Цзинцзин, развесил уши — и все мне что-то казалось: много способов есть, как беды избежать. Теперь вижу: въехал на лошади на лодку — дальше ехать некуда.
Целый вечер до самого позднего часа Сюэли в своей клетушке в общежитии возил кистью по бумаге — писал пьеску. Всё засыпано было белыми листами. Заснул над ними к утру, не чуя от усталости рук и ног.
В Институте Конфуция приближалось время конкурса китайских сочинений. Во всех классах студенты волновались, преподаватели выступали с напутствием, подбадривали учеников, стараясь вселить в них боевой настрой, нацелить на победу в соревновании. Сюэли пришел на встречу-консультацию в потертых джинсах и свитере, присел на край парты с видом самым обыденным и сказал:
— Послушайте меня. Великий китайский писатель Пу Сун-лин за всю жизнь так и не сумел сдать экзамена даже на уездную должность. Много раз приступал он с надеждами к этому рубежу и столько же раз его сочинения оказывались отвергнуты. Его сочинения, то, что писал он дома, в тиши, для себя, так сказать, и друзей — сейчас эти золотые слова почти вот все наизусть я знаю, да разве я один!.. Жалею, и очень, что не был с ним знаком. И такого-то человека отвергла государственная машина! А знаете ли вы, что значит не сдать экзамен? Вот мало-помалу после прошлой неудачи отошло сердце, уже надежды стали пробуждаться. Подбадриваемый родителями и друзьями, отправляется студент на экзамен в столицу провинции, наодалживал денег со всех сторон, приоделся в дорогу. Все желают удачи ему, да и сам он бодрится, обещает вернуться в шапке чиновника высокого ранга. Вот он на экзамене. Тесно в экзаменационной конурке, некуда колени девать, согнулся весь в три погибели. Но строчит вдохновенно, мысли текут — и кажется ему, вот, весь белый свет объял в своем сочинении. Выходит, время прошло: уж той уверенности нет. Деньги проживаются легко в столице. Наконец и три дня прошло: смотрит списки, ведет дрожащей рукой по строкам. Нет его имени! Тут он стоит как громом пораженный. Возвращается домой, как побитая мокрая курица, стыдно ему, темно на душе, не знает, как и в глаза будет смотреть односельчанам, что отвечать. Все ведь ждут, всей деревней, что он вернется с почетом и со славою. Ужасное время! Вот спешат взволнованно навстречу старенькие отец и мать: уже по виду его понимают, что надежды опять были понапрасну. Горюют вместе с ним, но месяц-другой прошел — и уже начинают попрекать его, припоминать неудачу. Добывает денег уроками, пишет письма и прошения на заказ — все же ворчит старая мать: как возразишь ей? И так из года в год, — только раз в год ведь есть возможность приступить к экзамену, — и зарастает двор бурьяном, и пылится бумага на окнах, и родня, что прежде возлагала на тебя все надежды, смотрит косо и посмеивается — "есть ли какая польза от твоих занятий?". Вот как — приходится все горше и горше, а ведь творится все это с человеком редкостного ума и таланта, необычайных достоинств, с человеком, по всему равным великим мужам прошлого. Если не завоюете вы никакого места на конкурсе, не поймаете за хвост удачу — подумайте, ведь это роднит вас с таким человеком, как, например, Пу Сун-лин, что чрезмерно даже лестно. Если уж он оставался вечным студентом и даже самой малой должности не получил… Tian dao shi e fei e? — внезапно тихо закончил Сюэли. — Небесный путь истины справедлив, наконец, или нет?
