— В тебе говорит альтруист, — заявляет Амар, — Именно их воспитание заставляет тебя ненавидеть Бюро.
— Меня много чего заставляет, помимо специфического воспитания.
— Но я заметил то же самое и в Четыре. Альтруисты — серьезные люди. Они автоматически воспринимают все как повод к немедленному вмешательству. Тех, кто переходил во фракцию лихачей, я делю на определенные типажи. Эрудиты, как правило, становятся безжалостными и свирепыми. Правдолюбы — абсолютно безбашенными, я бы даже сказал, — адреналиновыми наркоманами. А вот альтруисты — настоящими борцами, прямо-таки революционерами.
И, помолчав, добавляет:
— Если бы Четыре больше верил в себя, он бы тоже стал таким. Кстати, Трис, из него бы получился отличный, хороший лидер, если бы не его заморочки.
— Наверное, ты прав, — отвечаю я. — Он вечно пытается идти за кем-то вроде Ниты или Эвелин и всегда попадает в беду.
Амар согласно кивает. А как насчет меня самой? Разве я бы не хотела, чтобы Тобиас меня слушался? Конечно, нет. Хотя, кто меня знает?
Увиденное постепенно начинает доходить до моего сознания. И я начинаю воображать, что та девочка — это моя мать. Она прячется в лачуге, задыхается от дыма костров зимой, дерется, делает, что угодно, лишь бы уцелеть. Потом ее спасают люди из Бюро, на которое она, в результате, проработала до конца своих дней. Забыла ли она о том, откуда пришла? Вряд ли. Ведь мама пыталась помочь бесфракционникам. Может, это было не просто выполнением обязанностей альтруиста? Моя голова буквально раскалывается, и я, как за соломинку, хватаюсь за первую попавшуюся мысль.
— А ты и Тобиас являлись близкими друзьями?
— А у него что, такие есть? — хмыкает Амар. — Я дал ему новое имя. Я сумел распознать терзавшие его страхи и подумал, что он справится со своими кошмарами и начнет новую жизнь. И я назвал его Четыре. Но мы с ним вовсе не были… скажем так — не разлей вода.
Амар откидывается на стенку кузова, закрывает глаза, и на губах его появляется слабая улыбка.
— Понятно, — говорю я. — Он тебе… нравится?
— Почему спрашиваешь?
— Ничего личного, — пожимаю я плечами.
— Сейчас в моих чувствах к нему нет ничего такого, на что ты намекаешь. Но в свое время подобные мысли у меня возникали, но потом мне стало ясно, что он на мои чувства не ответит, и я отступил, — объясняет Амар. — Я бы предпочел, чтобы ты не проболталась.
— Тобиасу? Разумеется.
— Нет, я имею в виду, вообще никому, — и он смотрит в затылок Джорджа.
Я киваю. Впрочем, я не особенно удивлена, что их с Джорджем тянет друг к другу. Оба они — дивергенты, которые вынуждены были разыграть собственную смерть, чтобы выжить. И Амар, и Джордж — аутсайдеры в чужом для них мире.
— Трис, — продолжает Амар, — Бюро одержимо идеей продолжения человеческого рода и передачи другим поколениям здоровых генов. Мы с ним — «ГЧ», и то, что мешает хорошему генокоду… Это не очень поощряется.
— Ага, — бормочу я, криво улыбаясь. — Насчет меня не волнуйся.
— Спасибо, — искренне отвечает Амар.
И мы опять сидим в тишине, наблюдая, как руины смазываются в бесформенные пятна по мере того, как пикап ускоряет ход.
— Я думаю, вы с Четыре очень подходите друг другу, — изрекает он.
Не хочется объяснять ему, что мы с Тобиасом — на грани разрыва. Поэтому я переспрашиваю:
— Да?
— Точно. Видно, как ты на него влияешь. Ведь до знакомства с тобой Четыре был совершенно другим человеком: бешеным, агрессивным, опасным.
— Бешеным?
— Именно.
— А может… — я делаю паузу, — …храбрым?
— Конечно. Но и чуточку сумасшедшим, не так ли? Я имею в виду то, что большинство лихачей предпочло бы прыгнуть в Яму, чем продолжить посещать комнату страхов. Есть храбрость, а есть — мазохизм, а иногда границы между тем и другим несколько размыты.
— Знаю, — ворчу я.
— И я тоже, — усмехается Амар. — Но когда настолько разные люди путаются вместе, ничего, кроме головной боли не выходит. Но вы, ребята, полезны друг другу.
— Путаются, говоришь? — морщу я нос.
Амар переплетает пальцы и крутит ладонями, дабы проиллюстрировать свою формулировку. Я улыбаюсь, но сердце мое щемит от боли.
Иду к стульям и креслам, расставленным у окон диспетчерской, и начинаю просматривать мониторы в поисках моих родителей. Первым делом нахожу Эвелин: она стоит в вестибюле штаб-квартиры эрудитов и шушукается о чем-то с Терезой и каким-то бесфракционником. Они — ее ближайшие помощники. Увеличиваю громкость, но не могу ничего разобрать, кроме невнятного бормотания.
За окнами темнеет ночное небо — такое же, как и над моим бывшим городом. Разве что здесь, над Резиденцией, горят синие и красные огоньки, отмечающие взлетно-посадочные полосы аэродрома. Странно осознавать, что, несмотря на одно и то же небо у нас над головами, мы все абсолютно разные.
Сотрудникам диспетчерской уже сообщили, что я отключил систему безопасности, как и то, что одного из их товарищей убила сама Нита. Но они игнорируют меня, во всяком случае, пока я не приближаюсь к их рабочим местам. Просматриваю кадры, мелькающие на очередном мониторе. Может, я обнаружу Маркуса или Джоанну и пойму, что творится у верных?
Вот мост возле Супермаркета Безжалостности, Спайр, главный проспект сектора альтруистов, Втулка, Колесо обозрения и поля Содружества, на которых сейчас работают люди из всех фракций. Но ни одна из камер не транслирует мне того, что я хотел бы увидеть.
— Ты постоянно тут сидишь, — ко мне приближается Кара. — Страшно ходить по остальной части Резиденции, что ли?
А я действительно часто заглядываю в диспетчерскую. В основном, чтобы скоротать время в ожидании своего приговора от Трис. Еще жду, пока мне не расскажут о наших дальнейших планах по саботажу деятельности Бюро.
— Нет, — говорю я. — Слежу за родителями.
— Которых ты ненавидишь? — произносит она. — Теперь-то все встало на свои места. Да, в этом есть смысл.
— Они опасны, — возражаю я. — И никто, кроме меня, не понимает насколько.
— А что ты сможешь сделать, даже если они затеют нечто ужасное? Отправить дымовой сигнал?
Я молчу.
— Хорошо, — она поднимает руки в знак капитуляции. — Я просто пытаюсь напомнить тебе, что там больше не твой дом.
— Понял.
Никогда не думал, что кто-нибудь из эрудитов хоть что-то соображает в человеческих взаимоотношениях и эмоциях, но Каре в проницательности не откажешь. Я боюсь и поэтому пытаюсь скрыться от страха в прошлом. Тревожный симптом.
Снова прокручиваю назад изображение на мониторе, затем ставлю на паузу и мотаю вперед. В городе — толпа людей собирается вокруг здания, словно слетается стая черных птиц. Их движения выглядят отрепетированными.
