Я уже собирался распрощаться, вспоминая обратный маршрут: каштановая роща, ручей, ельник, слева на этот раз, поросшая травой тропинка. Но тут человек, который читал стихи и явно пользовался авторитетом у друзей, взял меня за локоть:
— Возвращаетесь в Лимож? Зачем вам ездить туда-обратно? Оставайтесь на ночь с нами, у нас есть свободная палатка. Завтра утром, пока мы будем собираться, у вас будет время, чтобы найти ваш автобус. Согласны?
С самого начала, с момента встречи с той девочкой, это дело начало принимать какой-то причудливый оборот, который выбивал меня из привычной обстановки: слезы, стоны, прострация, попытки бегства. А тут все казалось простым и очевидным, красота обрамления, чистота Кандидатов создавала впечатление безопасности. Я чувствовал себя как во сне и не хотел, чтобы он заканчивался.
Хозяева разбили для меня палатку, положили в нее спальный мешок и пригласили меня разделить их трапезу. Солнце уже зашло, на еще светлом небе стали появляться первые звезды. Пристроив тарелки на колени, мы со вновь обретенным восторгом наслаждались жареным цыпленком.
— Они с фермы, — сказал мне сосед. — Но не стоит досаждать этим бедным людям, он не хотели сделать ничего плохого. Они даже денег с нас не взяли. Старая традиция наших деревень. Держите еще одну ножку, не упрямьтесь, да одолеете вы ее, вы же знаете пословицу: ешь — потей, работай — мерзни!
Вино — оно получено по другому каналу доставки! — и костер, языки которого танцевали на фоне полосы елей, скоро заставили нарушить молчание. Книгочей встал:
— Это наша последняя ночь. Последняя ночь здесь. Возможно, у нас будут еще несколько ночей, но я не уверен в том, что они принесут нам много радости. Мы с самого начала знали, что это наше приключение не сможет длиться долго. Но его стоило пережить. Давайте же не будем портить эту нашу последнюю ночь, давайте насладимся ею, как она того заслуживает. И выпьем великолепного бордо нашего друга Ришара.
Все подняли свои стаканы, я сделал это первым. Вино начало погружать меня в счастливое оцепенение. Я глядел, как все, на огонь, кожу ласкал легкий ночной ветерок, пахший лесом. Отвечая на общую просьбу и потому что кому-то надо было начинать, женщина по имени Мартина согласилась спеть, но только не знала, с чего начать.
— Стоп, вспомнила, песня, которую я выучила в школе, представляете себе, это было почти семьдесят лет тому назад!
Твердым и чистым голосом она запела «На ступеньках дворца». Остальные тихонько подпевали. Я не знал этой песни, я слышал ее впервые, и эти слова вызвали во мне желание заплакать. Я слушал этих приговоренных к смерти людей и понимал, что их жизнь была лучше моей. «Красотка, если ты хочешь, мы можем спать вместе». Они жили лучше и отдавались своему счастью. Счастью иметь возможность пройти через испытания и верить в будущее, счастью страдать и любить. И мы заснем там до конца света, до конца света. Я позавидовал им, позавидовал их волнению, взглядам, которыми они обменивались и в которых светилось удовольствие от разделенной песни и опасения перед завтрашним днем, тепло дружбы и страх перед неизведанным. А главное, в этих глазах горело беззаботное и нежное вновь обретенное детство.
Положив подбородок на колени, я наслаждался песнями Мартины. Я остался сидеть, даже когда все разошлись спать, и продолжал смотреть на угли, которые никак не хотели затухать.
Пучок сухой травы и полено вновь придали жизнь костру. Рядом со мной сел чтец стихов.
— Вы не ложитесь спать? Завтра вы будете не в форме, чтобы забрать ваших беглецов! Как вы нас нашли?
Информация, осведомители, все это по причинам деонтологии и конкуренции не подлежало разглашению. Потрясенный и растроганный в какой-то момент, я посчитал излишним хранить тайну. И я рассказал о том, что одна девочка попросила меня найти ее дедушку по фамилии Пьер Коломбо и что…
— Пьер Коломбо! Да ведь это я и есть! А почему она так хочет меня найти?
— Потому что она скучает по вас, она хотела бы снова вас увидеть.
Слова вылетели у меня раньше, чем я смог обдумать ответ, но, когда я увидел реакцию дедушки, мне стало тепло на сердце.
— Мой ангелочек… Никогда бы не подумал, что…
Глаза его увлажнились. И он стал рассказывать мне о своей жизни врача, о кончине жены, о дочери, с которой не очень ладил, о внучке, которую обожал, но которую разлучило с ним слишком строгое воспитание, религия тоже может принести вред. А потом о своей борьбе против референдума и о бегстве с приятелями.
— Мы здесь уже два месяца. Отрезанные от всего мира. Мы не тешили себя иллюзиями, это не могло долго продлиться, но все равно. Цену вещам придает их эфемерная сторона. Здесь у нас ничего нет, ни комфорта, ни журналов, ни радио. У нас нет ничего, но мы имеем все. Мы снова пожили настоящей жизнью, несравненно более богатой. Ночь под звездами, музыка стихов! Можете ли вы себе представить, что трое из моих товарищей ни разу в жизни, ни разу не слышали стихов! И вот теперь услышали! И они им не надоедают. Конечно, на их чувственность повлияло окружение, но все равно, я счастлив тем, что дал им познать эту радость — умывание в ручье, шорох листьев в каштановой роще. Это богатство, дорожить которым может только приговоренный к смерти человек. Мои друзья вам это подтвердят: мы прожили здесь самые прекрасные моменты нашей жизни.
— Почему вы говорите в прошедшем времени? Кто мешает вам продлить эти моменты?
— Кто? Да вы, черт побери!
— Я? Неужели вы думаете, что после такого вечера я выдам вас властям! Я вас никогда не видел, вы забываете про меня, я забываю про вас.
— О, нет, завтра вы нас заберете. Мы не можем больше здесь оставаться, мы не хотим закончить все на фальшивой ноте. Наше приключение закончилось, оно закончилось так, как мы этого желали, в волнении, в общении. Не перечеркивайте все это. И не вините себя: вы тут совершенно ни при чем, вы всего лишь орудие системы, которая сильнее вас. Но в любом случае спасибо за то, что были с нами до конца.
27
Утром участники сопротивления собрали палатки, прибрали поляну, фалангистам не придется за ними убирать. Они уселись в нанятый мной микроавтобус. Мы расстались с ними на заднем дворе префектуры Лиможа, не сказав друг другу на прощание ни единого слова. Мне очень хотелось, чтобы Пьер Коломбо обратился ко мне по любому поводу, я даже надеялся услышать от него слова поддержки. Но этого не случилось. Он тоже погрузился в молчание, которое подчеркивалось шумом города. Возможно, что именно там, за ельником Руайера, рядом с ручьем, в котором водилась форель, я сделал первый шаг в направлении Дамаска? В любом случае, спустя две недели я объявил моим старым приятелям, что закрываю лавочку.
