Видимо, они хотели зрелищ.
Очень скоро Гусева узнали, и вокруг него образовалось пустое пространство около двух метров в диаметре. Гусев брел внутри этой зоны отчуждения и без особого интереса размышлял, почему он до сих пор жив и никто не пытается его грохнуть. Неужели на все это количество зрителей так ни одного охотника не нашлось?
Так, закурив свою последнюю сигарету и греясь в столь редких для этого времени года лучах Солнца, он и двигался по Никольской улице в сторону Кремля, наслаждаясь своей последней прогулкой.
Внутри него поселилось безразличие. Ему было неинтересно, как он попал в список, ему было откровенно наплевать, кто и зачем пытался его клонировать, ему было по барабану, кто закончил его предыдущую жизнь и кому он обязан своими нынешними приключениями. Он просто переставлял ноги одну за другой и шел по направлении к площади, где его уже наверняка ждали охочие до денег и азарта парни с оружием, выплескивающие свою внутреннюю агрессию на вполне законных основаниях.
На площади его, конечно же, ждали, но совсем не те, о ком он думал. Охотников перед Кремлем не было, да и не могло быть. Там вообще никого не было, даже туристов, потому что все подходы к Красной площади были перекрыты ОМОНом.
Похоже, что в руководстве МВД существовала какая-то негласная инструкция — в любой непонятной ситуации надо перекрывать доступ к Кремлю, и ОМОН эту инструкцию блестяще выполнил. Добры молодцы в бронежилетах, шлемах с плестиглассовыми забралами, усиленных перчатках, вооруженные дубинками, с большими щитами в руках, стояли аж в три ряда, а за ними виделась еще одна линия.
Идущая вместе с Гусевым толпа остановилась в нескольких метрах от внешней линии заграждения, а Гусев продолжал идти. Его пропускали, смыкая ряды, едва он проходил мимо, и вот из середины запрудившей улицу колонны он добрался до ее начала. Что делать дальше, он не представлял.
Безразличные лица омоновцев, в своем снаряжении действительно похожих на космонавтов, с деланным безразличием смотрели и на него, и на тысячи людей за ним. А потом Гусев присмотрелся, и начал различать на их лицах эмоции. Там было любопытство. И возбуждение. И еще — беспокойство.
Омоновцев тоже можно было понять.
На их глазах творилось немыслимое — впервые за последние годы, за множество последних лет, народ вышел на улицы не для того, чтобы по этим улицам прогуляться. Настроения толпы омоновцы уловить не могли, но им было тревожно.
Конечно, у них были инструкции, только вот написали их очень давно и, похоже, не обновляли за полной ненадобностью. Ну ладно, Кремль они прикрыли, хотя ему, в общем-то, никто и не угрожал, доступ на площадь блокировали, а дальше-то что? Люди вот они, стоят, не уходят, и, похоже, уходить не собираются.
В толпе переговаривались. Кто-то шутил, кто-то смеялся, кто-то был серьезен и даже мрачен. Гусев омоновцам посочувствовал, он, являясь невольным виновником этого столпотворения, и сам не понимал, для чего тут собрались все эти люди. В воздухе пахло тревогой.
Устав стоять, Гусев по-турецки уселся на холодный асфальт. Через десять минут ему принесли деревянный стул из соседнего кафе. И кофе. И закурить дали. И кто-то даже свое пальто на плечи набросил.
По сравнению с тем, что творилось вокруг Гусева последние два дня, это было слишком. Он даже где-то внутри себя расчувствовался. Очень глубоко внутри.
Итак, диспозиция сложилась странная.
Гусев сидел на стуле, курил и пил кофе. Люди стояли вокруг него, «космонавты» стояли перед ним. И никто и понятия не имел, что делать дальше.
Особенно это нервировало омоновцев. Толпа пока вела себя неагрессивно, а что с ней делать, если вдруг что? Старые методы, с рассеканием толпы, щитами, дубинками, слезоточивым газом и водометами использовать было нельзя. Эти стратегии разрабатывались против людей, вооруженных, как максимум, арматурой и булыжниками, а сейчас у каждого второго в этой толпе мог быть ствол. И стоит только пролиться первой крови, пусть это будет даже царапинка, как простое стояние друг напротив друга может превратиться в массовую кровавую баню и уличные бои в самом сердце города, под боком у Кремля.
Вид из кабинета могут испортить…
А еще рядом с Гусевым нарисовался улыбающийся во все свои тридцать два белоснежных и очень дорогих зуба Гена-Геноцид. Его роскошный плащ распахнулся, и стало видно, что на поясе у него висел боевой нож, а в кожаных кобурах под мышками угадывались очертания двух очень больших пистолетов.
Увидев знакомо лицо, Гусев частично вышел из ступора и поинтересовался, что тут происходит.
— Ша, — сказал Гена. — Уже нигде ничего не происходит. Стоим, ждем.
— Чего ждем? — уточнил Гусев.
— Переговорщика.
Понятнее не стало, но дальше Гусев продолжать расспросы не стал. Не настолько ему все это было интересно.
В роли первого переговорщика выступил молодой лейтенантик под прикрытием шестерых бойцов, вооруженных дубинками.
— Вы Гусев? — спросил лейтенантик, нависая над ним.
— Да, — согласился Гусев.
— Пройдемте с нами.
— Минуточку, — вклинился в беседу Гена. — Никуда он с вами не пойдет.
— А вы кто? — спросил юный полицейский.
— Я — его адвокат, — сказал Гена.
Лейтенантику что-то шепнули на ухо, и лицо его вытянулось.
— Значит, ваш клиент отказывается выполнить законное распоряжение офицера полиции? — без особого энтузиазма уточнил он.
— Ордер сначала покажите, — заявил Гена. — А потом уже поговорим о его законности.
— Понятно, — полицейский грустнел на глазах. — А если мы попробуем захватить его силой?
— Попробуйте, — сказал Гена, распахивая плащ еще шире.
Гул за спиной Гусева стих, и люди сомкнули ряды.
Лейтенантик оценил настроение толпы, как враждебное, смерил взглядом Гену и его внушительный арсенал, после чего развернулся и отбыл восвояси. Люди провожали его веселыми криками и добрыми пожеланиями.
— Кто все эти люди? — спросил Гусев у своего адвоката, махнув головой назад.
— Поклонники вашего эпистолярного таланта, — хмыкнул Гена. — Или сторонники фэйр-плея[13]. Или просто небезразличные граждане.
— Охренеть, — сказал Гусев.
— Сам не ожидал.
Людей, надо сказать, на улицу вышло не очень много. Тысяч двадцать-двадцать пять, сущий пустяк по меркам современного мегаполиса, меньше даже одного процента населения, капля в море. И хотя они все продолжали подходить, каплей в море и оставались.
Но это если в абсолютных числах. А по факту же в двух минутах ходьбы от Кремля стояла вооруженная толпа, заполонившая уже не только Никольскую улицу, но и ближайшие переулочки, и осознание этого факта кого-то в кремлевских кабинетах очень нервировало.
