Бойцы из отрядов Заварзина и Бабая постепенно втягиваются в ворота. Разбитые на десятки, люди разбегаются в стороны, обшаривая территорию. Внутри Кремля немедленно вспыхивают короткие перестрелки, кто-то дико кричит, дважды гулко бухают гранатные взрывы.
— Давай, давай, Вилен, поехали! Там же наших убивают! — торопит Ник Юсупова.
Наконец тягач дергается и ползет к воротам, возле которых остается на карауле последняя десятка штурмующих.
Хал
Колян Заварзин — четкий мужик. Автор. В смысле — в авторитете. Если говорит — то реально так, по делу, без байды всякой. Я с ним когда общаюсь, тоже стараюсь пургу не мести, типа я серьезный пацан, не фуфлогон какой-нибудь.
Мы когда к штурму готовились, он меня в первую десятку поставил. Я ему кричу — ни фига ты начальник, блин! Мы с Ником и Очками всю эту движуху замутили, а ты меня простым бойцом ставишь. Не по честнаку, понял? Поставь хотя бы десятником.
А он посмотрел на меня и в таком роде сказал, что справедливость — это круче честности. И вообще, главное в жизни — чтобы все было по справедливости. А когда салага без опыта командует взрослыми мужиками, у которых семьи, то никакой справедливости тут нет. Короче, развел он меня, блин — высший класс. Умеет. И я не в обиде, потому что понимаю, что так-то, чисто по жизни, он прав со всех сторон.
В общем, дождались мы ночи и пошли. Впереди разведка идет, семь человек. Квартал пройдут и знак подают — всё чисто, можно двигаться. Тогда мы перебежками, перебежками — и опять затихаримся. Так до Профсоюзной и добрались. Кругом темнота такая, что ног не видно. Один раз совсем близко, по Баумана, патруль прошел. Три человека, идут, анеки травят, ржут. А нас тут сидит такая бригада, что за минуту не оббежишь — и все стремаются, блин, потому что если кипиш начнется, то всё, капец всему.
Посидели мы с полчаса где-то, и опять перебежками, перебежками — до точки добрались. Залегли, натурально, как в кино про немцев. Потом Колян троих выдергивает — меня и еще двух пацанов, ну, молодых в смысле, — и говорит: валите на церковь — она там справа стояла — и секите во все зенки, когда над Казанкой ракета взлетит сигнальная.
А церковь давно пустая, даже не пахнет в ней уже. Обычно-то там запах такой, как в магазине, где всякие индийские приблуды продают, ну, там, сувениры, звенелки. А тут даже такого запаха не осталось. Просто дом — и всё. Один из пацанов, который с нами был, сказал, что Монах в этой церкви хотел обряды всякие проводить, но чего-то ему тут не понравилось, и он теперь рулит в большом таком соборе, который возле геофака.
Короче, поднялись мы наверх, туда, где колокола должны висеть. Сами-то они попадали, один, большой такой, раскололся даже. В общем, долго сидели, я даже замерз, но это хорошо, потому что спать охота, а когда холодно, то фиг уснешь.
Ночь, блин, густая стоит. В Кремле костры горят и возле Цирка, и еще дальше, где стадион. Я тогда подумал, что людей в Казани вообще много осталось, и что мы для них для всех стараемся, потому что Аслан реально всех вместе достал и каждого конкретно, по отдельности.
Пока я думал и представлял, какие мы все будем герои крутые, и как Энка меня заценит наконец, что я классный пацан, ракета и взлетела. Зеленая, двойная, нифига не красивая, на Новый год у нас фейерверки намного круче.
Я через перила свесился — чуть не навернулся — и ору шепотом Коляну, мол, атас, погнали наши городских, заводи мотор, пора щипать гусей.
Он мне так конкретно говорит — понял тебя, Хал, спускайтесь. И произносит речь. Я бы такого никогда не смог задвинуть. Колян сказал: «Лучше умереть стоя, чем сосать сидя!» И мы пошли, блин, умирать. Вернее, побежали. Сначала молча, а когда до памятника Мусе Джалилю добежали, все как заорут — кто матом, кто «Ура!», а кто просто «А-а-а-а!» от страха. Эти, «кремлевские», в траншеях своих переполошились, стрелять начали. Мы сразу залегли и тоже огонь открыли. Я тогда подумал, что если бы мы продолжили бежать и кричать, то смогли бы, наверное, добраться до этих долбанных траншей и захватить их, но людей бы с нашей стороны много погибло, а потом нас бы со стен всех положили.
А так ползаем мы в темноте по кустам с места на место, пуляем в сторону «кремлевских», они в ответ по нам долбят. Пулеметы у них, патронов много. Всё, короче, по плану идет, как доктор прописал. Тут еще Бабаев отряд подтянулся с другой стороны, там крутая перестрелка была, и даже гранаты кидали. Аслан не слабо пересрал от такой войнушки, подкрепление выслал — и в траншеи, и на стены. Тут вообще чума стала — пули везде свистят, трассеры летают. А Колян зубами скрипит и сквозь этот скрип все время матерится, потому что переживает — если наш танк не проедет через болото, то всё.
Но он проехал. Я, когда услышал, как он ревет на другой стороне Кремля и как Ник из пулемета вламывает по кому-то, чуть-чуть не вскочил на ноги от радости. Заварзину кричу — слышь, мол, братан? Грести-скрести, а ты боялся! И Колян засмеялся вдруг — мне аж страшно стало, и запел песню про то, что гремя огнем, сверкая блеском стали, пойдут машины в яростный поход. И чё-то там про товарища Сталина, блин.
Я про Сталина почти ничего не знаю, но нам везде всегда говорили, что он плохой и угнетал всех и вообще ничтожная личность. И в школе, и по телику. Так много говорили, что даже я просек — чё-то тут дело не чистое. О ничтожных личностях так много не говорят, особенно если после того, как эта самая личность зажмурилась, шестьдесят с лихуем лет прошло.
А Колян песню про Сталина спел и велел прекратить огонь. Лежим мы в кустах, слушаем, как танк наш в Кремле шорох наводит. Громко так. «Кремлевские» гранаты кидать начали, стрельба там, ор стоит, блин, как на стадионе, когда «Зенит» приезжает.
Ник пулеметчиков на стене снял, потом танк в ворота выперся — и сразу на траншеи попер. Очки классным водилой оказался, хотя и ботан он причумлённый. А Ник из пулемета затушил всех, кто в траншеях был, конкретно так. В общем, порвали они всех нах, гусеницами подавили, заграждения разломали. Танк развернулся и встал. Тут Колян скомандовал, чтобы мы ползли к башне и бутылки готовили. Кто-то из бабаевских с той стороны первым бутылку метнул, и мы тоже фитили подожгли и айда кидать в стену. Зажглось там что-то, стало светлее. Я смотрю — Ник из люка вылез и орет мне — живой?
Я ору в ответ, что все чики-поки. Тут какой-то мудель со стены стрелять начал, а мы в ответ тоже вдарили и загасили этого муделя, наверное. Колян Нику сказал, чтобы они обратно в Кремль после нас ехали, и мы внутрь побежали. Мужик на нас вылез, из «кремлевских», не стреляйте, кричит, я сдаюсь. А какой там «не стреляйте», когда у всех стволы и все на конкретной военной мазе? Замочили его, конечно — и айда в атаку.
