В Алмазах было пусто и притом немыслимым образом всё равно суетливо. Нашлись там только господин Солосье-старший, граф Набедренных и За’Бэй, но и втроём они умудрялись создавать беспрестанное какое-то движение. А вот слуги, как ни странно, на глаза не попадались: точно в лучших аристократических домах, они возникали, когда нужно, из воздуха, по кивку господина Солосье передвигали графу прямо в гостиную стол и вновь исчезали. Граф же прятался за порхающими кипами бумаг и чернильницами, строчил кому-то нескончаемые письма и нескончаемо же вздыхал.
— У него верфи, — жизнерадостно пояснил За’Бэй, когда воздушные руки слуг поставили перед Скопцовым чай, — теперь не шесть, а пять, но всё равно верфи. А где верфи — там управляющие, а где управляющие — там указания управляющим. Но работать в кабинете господина Солосье он отказывается.
— Раз уж вы меня, пользуясь моим мягкосердечием, заточили, — граф не поднял глаз от бумаг, — я предпочту самое потенциально людное место моей темницы. Мало ли что ещё стрясётся.
— Вас заточили… разумно, — извиняющимся тоном проговорил Скопцов. — Ситуация очень неспокойная, и именно аристократы сейчас вызывают у всех повышенный интерес. В самом деле, не стоит попусту рисковать.
— Да за что охотиться на аристократов в Петерберге? — в комнату бодро вошёл господин Солосье с кофейной чашкой в одной руке и эклером в другой. — Тут ведь даже феодализм какой-то игрушечный, аристократам принадлежат предприятия и земли, но никак не люди. А вот довелось мне лет сорок назад застрять в одном европейском королевстве в интересный момент — вы ведь историю изучаете, понимаете, о чём я? Я, конечно, поучаствовал в меру сил, представляю, так сказать, процесс изнутри. Ну и вот: настоящий государственный переворот в стране с настоящей монархией — это и правда для аристократов опасность, когда травят просто за титул. Яд ведь совершенно, совершенно неагрессивен, — лукаво усмехнулся он. — Сейчас же будут бросаться просто на всех, кто богат, — как бросаются везде и всегда. Так что вам, граф, если вы очень захотите нас покинуть, вполне хватит одёжи поскромнее. У меня, уверен, отыщется…
— Всё немного сложнее, — деликатно поправил Скопцов. — Видите ли, безотносительно к действительному влиянию аристократов, в Городской совет всё равно могут… могли входить только они, а это вызывает определённую предвзятость. Это с одной стороны. А с другой, я выяснил, что командование Охраны Петерберга нуждается в лояльной аристократии, и вы, граф, у них в списке кандидатов. Вот только не уверен я, что это то внимание, которого следует искать…
— Чему, говорите, лояльной? — нежно улыбнулся своим письменам граф.
Краткий его вопрос суть проблемы открывал удивительно точно, и Скопцов невольно с иронией рассмеялся:
— Неким неназванным идеалам благого будущего. — Он вновь посерьёзнел. — Но, граф, даже если б вы и были им лояльны… Видите ли, командование Охраны Петерберга вроде и собирается созывать на место Городского совета некий новый совещательный орган, куда вас бы пригласили, но собирается… Ну, знаете, в будущем. Благом, да… А главное, я вовсе не уверен, что солдаты разделяют их воззрения. Боюсь, тут есть опасность явиться к тем, кто позовёт с добрыми намерениями, но попасть под удар тех, кто таковых не имеет.
Это была спасительная мысль — мысль, что расправу учинили простые солдаты, пусть и с молчаливого согласия генералов, но всё же простые солдаты. И, понял вдруг Скопцов, спасительной она была с двух сторон.
С одной стороны, если это простые солдаты, то дело не в отце, не в его руках, не в его решении, он просто проявил слабость.
С другой, если это простые солдаты — то это только солдаты, это не все люди таковы, не все готовы кинуться на любого богатого, на любого титулованного, на любого беззащитного, чуть только ослабнут удила.
Это была спасительная мысль, и сегодня Скопцов предпочитал в неё верить.
— Граф, заклинаю вас, прекратите тянуть время, — За’Бэй склонился над другом и с решимостью выдернул у него из-под локтя исписанные листы, — всю свою мудрость не изложите, надо когда-нибудь и отослать. Распишитесь, я сыщу курьера.
— Не стоит, господин За’Бэй, — мгновенно и как-то хищно отреагировал господин Солосье. — Курьером вполне способен поработать кто-нибудь из моих слуг, а если вы в них вдруг сомневаетесь, всё же позвольте побегать за посыльным мне.
За’Бэй горестно всплеснул руками.
— Да ведь я же не граф, мне-то где взять сил в четырёх стенах сидеть! Мне ведь тоже интересно, у меня там приятели…
— У вас, простите уж, не приятели, а национальность на лбу написана, — грубовато отрезал господин Солосье, но немедленно смягчился: — Думаете, иностранцы сейчас рискуют меньше аристократов? Вы же член Революционного Комитета, — прибавил он с незлой насмешливостью, — займитесь лучше стратегическим планированием.
Скопцов господина Солосье наблюдал совсем недавно, но подумалось вдруг, что есть в нём нечто общее с полковником Шкёвым — тоже знакомцем неблизким, но сегодня вспомнившимся. Некая такая отцовскость, добродушная снисходительность, которой — так уж вышло — не имелось у генерала Скворцова.
А в другом зато господин Солосье от Шкёва отличался: умел он быть одновременно хозяином и слугой, ничуть такой ролью не смущаясь, умел быть ниже и незаметней, отпирать другим двери и бегать за курьерами, прикрывая тем свою опеку. Он, верно, думал, что юнцам опека претит, и уж наверняка — что они не заметят.
Да только разве ж может человек не заметить, каким твёрдым, пусть и вежливым движением господин Солосье у За’Бэя из рук письма забрал?
У самого Скопцова никогда толком не было дома — или, вернее, не так: комната в казармах до недавних пор оставалась ему драгоценной и родной, но нельзя ведь в самом деле поставить люльку при ружьях! Уж конечно, детство его прошло не так, как у тех, кто жил с родителями в обыкновенных городских квартирах или даже особняках, и, конечно, трудно читать, когда прямо под окном непременно на самом интересном месте проходят учения. А о доме, об уединении нередко мечталось — и тем удивительней было сознавать, насколько те, кому оно выпало, им не дорожат.
Ведь Алмазы — это ларчик с диковинным замком, тут буквально в отделке драгоценные камни, а в кладовки «соваться не стоит — уж простите, не хочу вас лично знакомить со своими методами предохранения». Скопцов, впервые в Алмазы зашедши, всё не мог удержать совершенно младенческого восторга, когда Золотце гордо знакомил его с двойными ящиками секретеров, потайной дверью на чердак и прочими причудами. И понятно, что золочёная клетка — тоже клетка; непонятно, как можно в такую клетку всех на свете пускать за одно только прозвание «Революционный Комитет».
