В последнем письме товарищ Ленин требует принять к вам меры высшей социальной защиты как к лицу, слишком много знающему.
Это просто невероятно, особенно учитывая ваш возраст и описываемое время. И сейчас, когда весь советский народ, я даже сказал бы, — весь мир, готовится отметить столетие со дня рождения товарища Владимира Ильича Ленина, вы, Василий Лукич, в своём родном ведомстве, которое, можно сказать, вас вывело в люди, не хотите всё чистосердечно и правдиво рассказать. В конце концов, у вас должно быть чувство обыкновенной человеческой благодарности. Ведь именно вас мы реабилитировали и восстановили во всех правах советского человека. Поэтому я уверен, что вы мне всё расскажете.”
“А если нет?" — спрашиваю я.
“Василий Лукич, — говорит кандидат юридических наук, — мы вас реабилитировали, но мы можем и пересмотреть наше решение. Скажем, в связи с вновь открывшимися обстоятельствами. И тогда в полном диапазоне прав, предоставленных нам законом, мы можем начать следствие о том, что вы делали при Ленине, пока не были разоблачены лично им.”
“Во, влип”, — думаю я.
“А затем, — продолжает Владлен Вилорович, — мы разберёмся, как вам удалось избежать той кары, к которой вы были приговорены в 1941-м году, и исправить ошибку, допущенную тогда нашими товарищами по причинам ложного гуманизма или каким-то другим. Я понятно выражаюсь? Или есть какие-нибудь вопросы?”
“Всё это так, — соглашаюсь я, — но вы, наверное, обратили внимание, что предписание о расстреле подписано Всеволодом Меркуловым, который, вам известно, тоже был расстрелян по делу Берия, разоблачённым в качестве агента английской разведки. Имеют ли подобные предписания юридическую силу, о которой вы говорите, не утруждая себя бременем доказательств?”
“Дорогой мой, — улыбается дипломированный юрист, — разве дело в том, кем были эти люди? Главное — документы, которые они успели подписать. А я хочу честно вам заявить, что предписание о расстреле вместе с актом о его исполнении является серьёзнейшим юридическим документом. И лица, актированные подобным образом, подлежат исключительно посмертной реабилитации. Вы же претендуете на то, что являетесь живым? Это я не собираюсь оспаривать. Но этот же факт делает вашу посмертную реабилитацию юридически ничтожной. Вы понимаете мою мысль? Чтобы быть реабилитированным, вам необходимо пройти через процедуру, предусмотренную в вышеуказанном предписании и акте. Я бы очень хотел, чтобы вы осознали серьёзность вашего положения.”
“Так что вы от меня хотите? — спрашиваю я, — чтобы я застрелился? Ведь актировать меня сейчас у вас нет возможности.”
“Почему же? — улыбается Владлен Вилорович, — возможность есть. Конечно, подобные вопросы решаю не я, но многое зависит от того, как я доложу руководству.”
“И меня расстреляют?” — интересуюсь я.
“Я этого не говорил, — покрывается пятнами Владлен Вилорович, — я говорил, что вас могут актировать. Юридический смысл этого термина весьма широк и зависит от многих сопутствующих обстоятельств.”
“Например?” — спрашиваю я.
“Например, от степени помощи следствию со стороны лица, предполагаемого к актированию, — отвечает кандидат юридических наук, — и от решения руководства, а также от хода самого следственного процесса.”
“Значит, — говорю я, — мы с вами, Владлен Вилорович, не беседуем, а участвуем в следственном процессе?”
“О чём я вам и толкую. — оживляется кандидат юстиции, — а вы всё прикидываетесь, извините, что ничего не понимаете.”
“Выходит, — пытаюсь разобраться я. — меня вызвали не для реабилитации, а на допрос?”
“Простите, — снова улыбается Владлен Вилорович. — вас никто сюда не приглашал. Если вы внимательно прочтёте присланную вам повестку, то убедитесь, что она послана не вам, а вашим родственникам, выжившим до настоящего времени. Если бы пришёл кто-нибудь из них, то у нас никаких вопросов к ним и не возникло. Они расписались бы в получении справки о реабилитации и смыли бы с себя пятно членов семьи врага народа став обычными и полноправными советскими гражданами. Но, поскольку сюда, к большому нашему удивлению, пришли вы сами, ситуация в корне изменилась. Как я уже вам говорил, лица вашей категории подлежат только посмертной реабилитации. А так как вы живы, ни о какой реабилитации не может быть и речи. Вывод: вы остаётесь врагом народа, следствие против вас автоматически продолжается. Тем более, что возбуждено это дело по настоянию самого товарища Ленина! Это как бы завет вождя. И он требует довести дело, как и все его прочие славные дела, до победного конца. Вы хоть это способны осознать? Ещё раз прошу вас не усугублять своего положения, демонстративно отказываясь отвечать на вопросы следствия.”
“А в качестве кого я участвую в следственном процессе, — недоумеваю я, — обвиняемого или свидетеля?”
Кандидат юридических наук на мгновение задумался, а затем говорит, но без прежней уверенности в голосе:
“Пока в качестве свидетеля.”
“Но, согласно УПК, — парирую я, — я не могу участвовать в качестве свидетеля в уголовном деле, возбуждённом против меня, да ещё, если верить вам, самим товарищем Лениным. А если я обвиняемый, то имею право не отвечать на вопросы.”
“А вы, что, УПК почитывали? — подозрительно спрашивает меня Владлен Вилорович, так он мне представился, — с чего это вы его почитывали?”
“Владимир Ильич, — отвечаю я, — всегда учил, что процессуальный кодекс является главным оружием буржуазии в борьбе с диктатурой пролетариата. А потому его надо знать назубок. “Василий Лукич, — говорил мне вождь, — ваша юридическая малограмотность способствует реставрации власти помещиков и капиталистов в нашей стране”.
“Правильно он вам говорил, — согласился Владлен Вилорович, — и чтобы подобной реставрации не произошло, я готов вам объяснить, что стать из свидетеля обвиняемым проще простого. Сейчас, скажем, вы свидетель, а через секунду уже стали обвиняемым. Причём, что наиболее важно, даже сами этого не заметили. В этом есть сущность и искусство следственного процесса. Теперь же, после того как мы вместе прошли юридический ликбез, я спрашиваю вас, свидетель, будете ли вы давать показания по существу заданного вам вопроса?”
“Я уже позабыл вопрос, — признаюсь я, — повторите, пожалуйста.”
“Хорошо, — говорит Владлен Вилорович, — как и при каких обстоятельствах вы оказались в окружении Владимира Ильича Ленина? И с какой целью? Ну, так Я жду.”
“И совершенно напрасно, как говаривал Владимир Ильич, — отвечаю я, — не дождётесь.”
“Вот вы и стали обвиняемым, — радостно сообщил мне Владлен Вилорович, — поскольку свидетель несёт уголовную ответственность за отказ от дачи показаний.”
