Эти ощущения, давно забытые, вновь подарили мне то счастье, которое не сравнится ни с каким земным. Счастье бестелесного и почти бесконечного существования, полной погружённости в покой и гармонию.
Но это состояние длилось недолго. Голос психолога погнал меня дальше, как бы проматывая плёнку на видеомагнитофоне. Я снова пережил весь тот свой первый разговор с Эукариотами и Ангелами. А потом свою опустошённость после того, как они покинули меня.
Дальше профессор снова заставил меня торопиться в поисках чего-то содержательного…
— Вы в самой гуще событий. Кульминация вашего нахождения среди Эукариотов. Постарайтесь вспомнить, что происходит с вами, кто вас окружает.
Сперва мне было сложно сосредоточиться… а он всё требовал и требовал… И тут я совершенно ясно увидел перед собой абсолютно невероятную, сюрреалистическую картину. Примерно так же когда-то давным-давно в детстве меня потрясла картина Сальвадора Дали или подражание ему — я в этом плане был совершенно безграмотным. Я увидел её висящей в туалете, когда гостил у своего двоюродного дяди — пошлые привычки советского мещанства. Нелепые длинноногие существа брели по пустыне… в гордом одиночестве… я даже забывал, порой, зачем пришёл туда — долго стоял с расстёгнутыми штанами, как заворожённый. Так и теперь…
Я находился посреди пустынного мира, по которому, извиваясь и подпрыгивая, слегка зависая в воздухе, медленно передвигались высоченные скрученные молекулы ДНК. Моё сердце разрывалось от жалости. Все они были как родные. Казалось, что я их знаю так давно, что они прямо из детства или из того времени, когда детство ещё не началось. Эти существа были хрупкими и слепыми. Они просто перемещались в пространстве, не зная направления, сталкиваясь друг с другом и расходясь.
Неожиданно над поверхностью земли мелькнула тень, и все молекулы в едином порыве выдохнули от страха. Тут же сверкающее лезвие пролетело сквозь нескольких из них и пропало за горизонтом. Поражённые распадались на части медленно, болезненно. Другие сопереживали им, а сами рассечённые стонали.
Я попробовал подойти поближе. И чувствовал, как слаба гравитация, хоть это и не сильно мне помогало. У моего тела не было ног, я был один из них и так же вынужден был извиваться и подпрыгивать, чтобы перемещаться. Приблизившись к одной из таких половинок, упавшей на землю и корчившейся от боли как раненый дождевой червь, я смог увидеть, что внутри неё что-то кипит, бурлит, мельтешит не переставая. Она не была чем-то твёрдым, оформленным. Всё её тело состояло из чего-то более мелкого и мне хотелось разглядеть всё поподробнее.
Приглядевшись, я увидел скользких, сцепленных и борющихся друг с другом существ. Такими вот схватками кишмя кишела вся закрученная спираль молекулы. Я взял парочку в руки и попробовал их расцепить. Это были маленькие головастики, без ног, но с ручками. Когда я их расцепил, каждый из них слегка вырос и… раздвоился. Появились новые половинки, каждая в одной из моих ладоней, которые тут же стали бороться друг с другом. Я понял, что это бесполезно и засунул обе пары обратно, хотя им теперь там было тесновато. Но я умудрился запихнуть и огляделся — не увидел ли кто.
Огромным молекулам было не до таких мелочей. Они снова выдохнули, ожидая пролёта карающего металла. Он сделал своё чёрное дело и улетел. Вниз стали опадать новые жертвы.
Продолжая наблюдать за ними, я обнаружил, что некоторые упавшие половинки постепенно успокаиваются, выгибаются и становятся вертикально. Они как бы обретают вторую жизнь и снова внедряются в это хаотическое шествие ДНК. Только теперь не такие длинные. Не такие гордые.
Клинок летал достаточно высоко, что повышало вероятность быть раздробленными самым высоким молекулам. Во всём этом я постепенно начал постигать смысл. Не такая уж это и жестокость. Тут какая-то справедливость всё же присутствует. Я стал уважать этот летающий клинок, особенно потому что сам был ещё слишком мал, чтобы тот меня почикал.
…
Со временем я завёл друзей, если можно было назвать дружбой совместное подпрыгивание и сталкивание. Большую часть времени мы обменивались своими головастиками. Точнее — мы заставляли их делиться и таким образом дарили друг другу подарки. Так мы росли, держась кучкой и стараясь не связываться с неприятными, недружественными нам молекулами. Этих недружественных было немного. Они имели какой-то дефект, какое-то отличие, которое делало их уродами в наших глазах. Или прокажёнными. С ними никто не хотел дружить и они не росли, так как ни с кем не могли обмениваться головастиками.
— Теперь ты знаешь, — произнёс женский голос, звучавший не из какого-то определённого места, а вообще… отовсюду.
— Что я знаю?
— Знаешь, что страдания живущих не имеют никакого значения. Главное — сама жизнь.
— Кто ты? Чёрная Королева этого «Зазеркалья»..? — она усмехнулась.
— Почти. Я — Эволюция.
— Ты управляешь Эукариотами?
— И ими, и Прокариотами. Я объединяю их в себе, как и всю вселенную.
— Но ты же должна быть на чьей-то стороне.
— Нет. Не должна. Меч Кроссинговера нужно встречать как благо, кого бы он ни рассёк. Вечная борьба Аллелей — благо, кто бы в ней ни победил. Это всё позволяет материи развиваться. Не стоять на месте. Всё это только умножает и продолжает жизнь.
— Это всё как-то… жестоко.
— Человек слишком зациклен на своих страданиях. Посмотри на эти мужественные гены. Вам бы брать с них пример, а не пытаться всё контролировать.
— Но что плохого в контроле?
— В попытках контроля — весь вред. Хватит пытаться всё контролировать — люди! Это тупиковая ветвь эволюции.
— Но почему!!!???
— Потому что никто не знает будущего. Любые попытки его контролировать основаны на желании вернуть прошлое и удержать настоящее. В результате, контролируя жизнь, мы эффективны лишь на короткий промежуток времени. Пока ситуация не изменится.
Над равниной, где бродили молекулы ДНК, собрались тучи и пошёл дождь… нечто похожее на дождь. Это были чёрные капли какой-то субстанции. Она прилипала к ним и впитывалась внутрь. Я тоже почувствовал на себе действие нескольких капель — они как будто что-то меняли внутри меня. Я запаниковал, пытался очиститься от них, но чего не получалось.
— Что это за гадость?
