Весть о том, что Анна Вивальда вышла, мгновенно распространилась по аэропорту. По залу стремительно неслись люди с чемоданами на колесиках, надеясь, что им удастся хотя бы одним глазом глянуть на певицу, каждое появление которой всегда сопровождалось скандалом. Она падала в бассейны, попадала под машины, вступала в драки с папарацци и сдергивала скатерти со столов в ресторанах, недовольная обслуживанием. Синие и красные формы стюардесс вмешались в толпу: рискуя опоздать на свои борта, уже готовые к вылету, девушки энергично проталкивались в первые ряды, чтобы собственными глазами увидеть ту, которой они подражали прической, манерой улыбаться, манерой ходить, чуть покачиваясь на длинных тощих ногах, и даже выражением сильно подведенных глаз. Вдруг из толпы вылетел толстенький господин в тирольской шляпке с маленьким перышком и, упав на одно колено, картинно протянул Анне Вивальде букет пунцовых роз.
Анна Вивальда на ходу взяла розы рукой в фиолетовой замшевой перчатке. Ее огромные, сильно подведенные, а проще говоря, намалеванные на бледном лице глаза скользили по лицам людей с плаксивым и горьким выражением затянувшейся меланхолии. На улице ее уже ждал длинный белый лимузин с черными стеклами и плоской тарелкой спутниковой антенны на крыше. Кто-то открыл для нее дверцу. Белые вспышки забились в новой истерике, толпа в восторге качнулась в сторону певицы, но охранники с выбритыми затылками мгновенно создали непроходимый кордон. Перед восхищенной публикой еще раз мелькнуло длинное унылое лицо в обрамлении черных волос, длинные губы с родинкой, тощие икры. Толпа взревела в восторге. Лимузин медленно тронулся.
Анна Вивальда в раздражении швырнула розы в угол длинного кожаного салона. Некоторое время она сидела неподвижно и трагически смотрела в затылок шофера. Потом вдруг, как проснувшись, с искаженным от страдания лицом, сорвала с рук фиолетовые перчатки и уронила их на пол. Перчатки жалкими комками упали к ее ногам. Тогда она быстро что-то откуда-то выдернула, дернула, сыпанула и потом медленным, сладострастным движением длинного носа проскользила по своему узкому запястью. Потом вытащила из бокового кармана пиджака плоскую кожаную фляжку с золотым горлышком. Она отхлебнула прямо из горлышка несколько глотков своего любимого бренди Veterano и только теперь почувствовала хотя бы некоторое и очень приблизительное равновесие с этим дурацким миром.
Глава вторая
1.
Главный редактор газеты "ЖВК" (полное название — "Жизнь В Картинках") Ашот Семенович Гаврильянц сидел в своем кабинете на двадцать втором этаже башни "Федерация". На белоснежных стенах кабинета в коричневых рамках висели золотые таблички с узорной вязью очень приятных гравировок. Одна из них сообщала, что "ЖВК" награждается Международной Федерацией Бульварной Прессы (МФБП) за высокие достижения в области журналистики; из другой следовало, что Книга рекордов Гинесса внесла газету "ЖВК" в соответствующий раздел за самый большой годичный рост тиража в мире; третья золотая табличка и вовсе была украшена российским флажком и сообщала, что газета награждается премией Министерства культуры за вклад в дело продвижения гуманитарных ценностей и высоких технологий.
Перед Ашотом Семеновичем лежали заявки отделов. Он полистал их, и на его одутловатом желтом лице появилось выражение недовольного посетителя дорогого ресторана, которому подали несвежие креветки. Фи, что несут! Отдел светских сплетен предлагал залежалый товар в виде приключений Ксении Собчак в Арабских Эмиратах. Отдел расследований предлагал подноготную украинского премьера, которая, как и следовало предполагать, оказывалась лесбиянкой с накладной косой и агентшей влияния всех известных и неизвестных сил. Отдел спорта не знал ничего лучшего, как в очередной раз предложить рассказ о южноафриканском бегуне, который, сменив пол, стал лучшей бегуньей в мире.
Ашот Семенович нажал кнопку селектора и сказал со своим неподражаемым ростовским акцентом: "Деточка, зови всех сюда!". Через три минуты в его огромный кабинет входили руководители отделов. Никто даже не пытался сесть на стоящий у стены десятиметровый диван — все знали, что сидеть в этом кабинете имеют право только крупные рекламодатели. Нет денег — стой. Журналисты стояли.
— Эта шо же вы мне тут нанесли, парни? — начал главный редактор, брезгливо беря двумя пальцами верхний листок. — Это темы? Я вас спрашиваю, это шо, темы?
Ответа не было. Все стояли потупившись. Звезды новостной журналистики отводили глаза.
Гаврильянц стал раздуваться. Только что это был средних размеров человек с желтым полным лицом, в черной водолазке и с огромным перстнем на коротком толстом пальце, но теперь он начал увеличиваться в размерах, словно изнутри его распирала бурная, гневная плоть. Его лицо наливалось соком, как переспелая груша, грудь расширялась, руки на столе разбухали. Перстень врезался в побагровевший мясистый палец. Подчиненные, стоя у стены, со страхом наблюдали это увеличение главного редактора в размерах. Они знали, что оно предвещает.
— Мертвые кобыздохи несете вы мне, а не темы! — взвыл Гаврильянц, прихлопывая тяжелой ладонью с двенадцатью каратами жалкие листочки фигни. — Ксюша ваша Собчак… Он сказал непристойное слово о ней. — Читатели объелись ксюшиных кавалеров, ксюшиных подружек, ксюшиных скандалов… Дайте мне свежанького! — завопил он, глядя на начальников отделов сердитыми безумными глазами. Он так и сказал: "свежанького". — Дайте мне шо такое, чего ни у кого нет! Думаем! Я сказал, парни, думаем! А ну!
Ответа не было. Парни думали.
— Корове пришили свинячью голову… В подпольном казино проиграли "Роллс-Ройс"… Хоккеист напился и упал в бассейн с русалками… Коллекция трусиков Бритни Спирс состоит из шестисот штук… — Гаврильянц, скользя по бумаге огромным побагровевшим пальцем, перечислял варианты центровика. — И это журналистика, блин? Это купил бы у вас Мердок, парни? Хрен бы он это купил у вас, наш старый друг Мердок! Вы погубите — он говорил "похубите" — мою газету! (хазету). Дайте мне свежанького! — снова взвыл он из-за своего стола, теперь с плаксивыми нотками в голосе. — Дайте вашему старому армяшке ТЕМУ!
Смотреть на этот сеанс юродства было страшно. Гаврильянц коверкал слова, корчил рожи, ругался и надувался лицом, как жаба. Иногда, если его сотрудникам не удавалось отвлечь его, он рычал на них собакой и кидал свой эппловский мобильник в стену. Он разбил так уже десять или двенадцать телефонов. О методах его работы шли слухи по всей Москве. Его фотокорреспонденты неделями сидели на крыше, подсматривая в окно за поп-звездой, причем специальная служба обеспечения доставляла им туда китайскую лапшу и энергетический напиток, позволявший им не спать ночами; его репортеры переодевались в слесарей-сантехников и с вантузами, в которых были спрятаны микрофоны, приходили в квартиры политиков и снимали инкрустированные золотом унитазы миниатюрными фотокамерами, вшитыми в рукава роб.
