И, наконец, нашла. Большое мрачное место, сделанное из камня, который не был настоящим камнем. Замок находился глубоко в лесу, спрятанный от мира кольцом ущелий и яростных рек; место зимы. Ни одна армия не могла взять его. Ни один человек не мог жить там и сохранить свой разум. Ни один человек не мог вернуться оттуда в мир, в котором родился, не став животным в душе. Но младший сын принял все условия, поехал в Старое Запретное Место и водрузил свой белый стяг на вершину самой высокой башни.
Прошло много лет. Лет без видений. За это время мать Скатаха сумела пройти, при помощи масок, в Старое Запретное Место. И его братья тоже, хотя они подошли только к самому близкому ущелью и смотрели на замок издали. Но они видели, как их брат охотится за созданиями, которых невозможно описать, ибо все в этом мире рождается из умов людей, и как только люди становятся безумными, они творят безумных тварей.
III
Мистер Уильямс не сразу осознал, что Таллис замолчала. Он глядел на нее, слушая рассказ — он напоминал валлийские легенды, которые мистер Уильямс часто перечитывал — и только сейчас заметил, что на щеки девушки вернулась краска и отсутствующий взгляд сменился осмысленным. Она обняла себя руками, слегка дрожа.
— Похолодало?
— На самом деле нет, — ответил он. — Но что с концом истории?
Таллис уставилась на него так, как если бы не поняла его слова.
— Рассказ не закончен, — настойчиво сказал мистер Уильямс. — Что случилось с королевой? Что сделал сын дальше?
— Скатах? — Она пожала плечами. — Я еще не знаю.
— Не можешь хотя бы намекнуть?
Таллис засмеялась. Внезапно она согрелась; то, что владело ей, ушло. Она подпрыгнула, схватилась за нижнюю ветку и закачалась на ней, осыпав маленькой струйкой листьев человека внизу.
— Я не могу намекнуть на то, что еще не произошло, — сказала она, спрыгнув на землю и внимательно поглядев на мистера Уильямса. — Однако это действительно странная история, верно?
— Моментами, — согласился мистер Уильямс. Потом быстро спросил: — А что такого особого в рыцаре с пятью колесницами и семью копьями?
Она озадаченно посмотрела на него:
— То, что он сражается ими в одном сражении.
— А где происходила битва у Бавдуина?
— Никто не знает, — ответила она. — Это огромная загадка.
— А почему сыновья должны были есть руками в перчатках?
— Они попали в опалу, — сказала Таллис и засмеялась. — Рука в перчатке — рука труса. Совершенно ясно.
— А что такое в точности материнский поцелуй?
Таллис вспыхнула.
— Я не знаю, — сказала она.
— Но ты же сама использовала это выражение.
— Да, но это только часть истории. Я еще слишком молода, чтобы знать все.
— А что такое «камень, который не настоящий камень»?
— Я начинаю бояться, — сказала Таллис, и мистер Уильямс, улыбнувшись, примирительно поднял руку, закончив пытку.
— Ты — замечательная молодая женщина, — сказал он. — Ты рассказала мне историю, которую не могла придумать сама. Она принадлежит воздуху, воде, земле...
— Как твоя музыка, — сказала Таллис.
— Да. — Он повернулся и посмотрел на лес за своей спиной. — Но я бы не хотел, чтобы мне шептала призрачная фигура. Особенно когда я сочиняю музыку. Да, я заметил ее. Капюшон, белая маска. — Он посмотрел на Таллис, чьи глаза стали как тарелки. — Я почти чувствовал ветер между вами.
Он соскользнул с неудобного насеста в сердце умирающего дерева. Смахнув с себя кору и насекомых, удобно устроившихся на его штанах, он посмотрел на часы. Таллис мрачно глядела на него.
— Время идти? — спросила она.
— Все хорошее когда-нибудь кончается, — ласково сказал он. — Я прожил два замечательных дня. Я никому не расскажу о них, кроме одного человека, от которого потребую сохранить тайну. Я вернулся в место моего первого настоящего видения, моей первой музыки, встретил мисс Китон и услышал четыре замечательные истории. — Он протянул к ней руку. — И я бы хотел прожить еще пятьдесят лет только для того, чтобы знать тебя. Я бы хотел быть твоим дедушкой.
Они пожали друг другу руки. Он улыбнулся:
— Но, увы...
Они медленно пошли через поля, пока не вышли на проселочную дорогу, ведущую к Теневому Холму. Мистер Уильямс на прощание поднял трость и зашагал быстрее. Таллис печально смотрела, как он уходит.
Немного отойдя, он остановился и поглядел назад, опираясь на трость.
— Кстати, — крикнул он. — Я нашел имя для поля, которое находится прямо перед лесом.
— Какое?
— Поле Найди Меня Опять. Скажи ему, что, если оно будет спорить, старик вернется и вспашет его! Ручаюсь, спор быстро прекратится.
— Я тебе напишу! — крикнула она.
— Уверен, что ты так и сделаешь.
— Напиши немного хорошей музыки, — добавила она. — А не эту шумную не-знаю-что.
— Обязательно! — донеслось издали. Его фигура уменьшилась, ее заслонили деревья, росшие вдоль дороги.
— Эй! — внезапно крикнула она.
— Что еще? — крикнул он в ответ.
— Я не рассказывала тебе четыре истории. Только три.
— Ты забыла Каприз Сломанного Парня, — крикнул он. — Самая важная из всех.
Каприз Сломанного Парня?
Он исчез из вида, но какое-то время она еще слышала, как он напевает мелодию, которую назвал «Богач и Лазарь». Каприз Сломанного Парня, что он имел в виду?
Потом остались только звуки земли и смех Таллис.
СИНИСАЛО[6]
Каприз Сломанного Парня
I
Девочка родилась в сентябре 1944 года и была окрещена теплым ясным утром в конце месяца. Ее назвали Таллис в честь уэльской части семьи, особенно дедушки, прекрасного рассказчика, который всегда радовался, когда его сравнивали с Талиесиным, легендарным валлийским бардом. Говорили, что Талиесин родился из самой земли, пережил Всемирный потоп и рассказывал свои замечательные истории долгими зимними вечерами при дворе своего повелителя, короля Артура.
— Я хорошо помню, как делал то же самое! — часто говорил ее дедушка более молодым членам семьи, готовым поверить во все что угодно.
Никто не сумел найти женское имя, такое же романтичное, как у той фигуры из прошлого, так что изобрели слово «Таллис» и назвали им ребенка.
Так ей дали имя, в первый раз. Крещение произошло в церкви Теневого Холма во время самой обычной церемонии, которой руководил старый викарий. Потом вся семья собралась на зеленой лужайке вокруг полого дуба. Стоял ясный осенний день. На траве расстелили подстилку для пикника и с радостью съели скромное угощение. Даже военное время не помешало принести сделанный дома сидр; восемь бутылок быстро опустели. Ближе к вечеру дедушка стал рассказывать веселые истории и легенды, быстро превратившиеся в несвязную последовательность анекдотов и воспоминаний. Его привели на ферму и уложили в кровать, и, засыпая, он сказал последние слова в последний день сентября: «Будем ждать ее второе имя...»
