В 1936 г. Александра решила вернуться в Азию. Вместе с Йонгденом они поездом через Москву доехали до Пекина. Здесь Александра встретила старых знакомых, нескольких геше и тибетских ученых, с которыми встречалась несколько раз в неделю и обсуждала вопросы буддийской философии. Несмотря на окружающий комфорт и прекрасные условия для работы, ее охватила непреодолимая меланхолия. Пекин доживал последние мирные дни. 28 июля 1937 г. японские оккупанты вошли в город, который Александра и Йонгден, по счастливой случайности, покинули 30 июня. Их переход в Танцинлу, городок на границе Тибета и провинции Сычуань, был крайне тяжелым и подробно описан в книге Александры "Под грозными тучами". Здесь, в провинциальной тиши, Александра и Йонгден провели весь период Второй мировой войны, изучая тексты, учась у местных лам и не ведая бомб. В 1940 г.
Александра получила телеграмму, извещавшую о смерти Филиппа Неэля. В своем дневнике она записала: "Я потеряла моего единственного друга".
Александре и Йонгдену удалось перебраться в Чэнду, столицу Сычуаня, в 1944 г. Оттуда они направились в Индию и наконец добрались в 1946 г. до Франции.
Несколько месяцев они провели в Париже, встречаясь с издателями и давая интервью, после чего вернулись в Динь. Александра возобновила свои неиссякающие писания и переводы. Она и Йонгден встречались лишь с немногими посетителями. Свое восьмидесятилетие Александра встретила в Альпах, на высоте 2000 метров, где они с Йонгденом стали лагерем.
Александра назначила Йонгдена своим единственным наследником, но судьба распорядилась иначе: в 1954 г. он внезапно ночью умер. Александра, со свойственными ей выдержкой и достоинством, внешне спокойно приняла этот удар судьбы, но некоторые из писем показывают ее глубокую скорбь от потери друга и соратника по сорокалетним путешествиям. Она говорила, что сама ожидает смерти, но та обошла ее стороной. Александре удалось внутренне собраться и продолжить свои литературные труды и исследования.
В 1959 г., когда Александра выбрала себе компаньонкой Мари-Мадлен Пейроне, она сказала подруге, что здесь ей "ничем не придется заниматься" – есть повар, горничная, машинистка. И действительно, Мари-Мадлен рассказывала, что в течение десяти лет ей пришлось лишь дважды убрать посуду со стола и один раз сопровождать Александру на похороны ее племянника.
В возрасте девяноста одного года Александра уже почти не могла ходить. Она проводила ночи в большом кресле, а дни – с книгами и в беседах со своей компаньонкой или немногочисленными гостями. Она была удивительно требовательной, иногда капризной, легко поддающейся порывам своего темперамента, на что Мари-Мадлен научилась быстро реагировать в том же стиле. Александра очень гордилась своим характером, преисполненным силы воли, что позволяло ей заканчивать любое свое начинание.
Особой заботой Александры был вопрос ее смерти. Она сокрушалась оттого, что ей придется страдать от "глупого и грязного умирания" во Франции, вместо того чтобы умереть, как она всегда мечтала, где-нибудь на просторах Чан-танга, то есть в обширных Северных Степях близ Великих Озер Тибета. "Это было бы замечательно", – говаривала она. Кроме того, Александру очень волновало, что ее кремируют еще живой.
Эта проблема, к которой она постоянно возвращалась, раздражала Мари-Мадлен: "Я никогда не возьму на себя ответственность держать ваш труп в доме рядом с собой десять дней, как вы просите, не позвав доктора и не заявив о вашей смерти". Александра выдвигала контрдоводы. Мари-Мадлен, со своей стороны, убеждала ее, что не допустит кремации, пока не получит от врача безусловного подтверждения факта смерти. Александра оставалась непреклонной, укоряя компаньонку в том, что та заботится больше о своем спокойствии, чем о соблюдении должного порядка известной Александре традиции умирания. В разгар одного из таких споров Александра внезапно сменила тему и рассказала подруге о некоторых эпизодах своей жизни в Тибете столь красочно и живо, что буквально перенесла воображение Мари-Мадлен в тамошнюю атмосферу, чем окончательно убедила ее в своей правоте.
Столетний юбилей Александры был отмечен визитами журналистов, почитателей и сотнями поздравительных писем. Французское правительство наградило, в знак признания ее заслуг, орденом Почетного легиона. За несколько месяцев до смерти Александры Мари-Мадлен заметила: "Я нахожу, что вы изменились – стали более мягки и добры. В это с трудом верится". – "Неужели?! Мне надо следить за собой. Должно быть, я выживаю из ума", – с улыбкой ответила Александра. За девять дней до своей смерти она начала планировать новое путешествие. Но рано утром 8 сентября 1969 г. ее дыхание остановилось.
В заключение этого Предисловия необходимо сказать несколько слов о некоторых представлениях автора в свете современной тибетологии и о структуре русского издания этой книги.
Автор, да и современные ей исследователи северного буддизма широко использовали термины "ламаизм", "ламаисты", возникшие, вероятно, в канцеляриях петровско-елизаветинских времен, чиновники которых, будучи незнакомы с буддизмом, первыми из европейцев вынуждены были как-то обозначить веру народов Монголии, Бурятии и Калмыкии. Эти же термины и по тем же причинам пустили в обращение в XIX веке и европейские ученые. В 60-е годы нашего века Его Святейшество XIV Да-лай-Лама Тибета призвал отказаться от использования этих терминов. Во-первых, тибетский буддизм ближе всего соответствует индийскому буддизму махаяны V – XIII веков н. э. Во-вторых, в годы китайских репрессий в Тибете, в период так называемой "культурной революции", китайские власти объявили ламаизм якобы деградировавшей формой буддизма, не представляющей достояния национальной культуры, и на этом основании практически полностью уничтожили Тибетскую Буддийскую Церковь. В нашем переводе, однако, оставлен этот устаревший термин, как отражающий авторское понимание.
По той же причине оставлен и устаревший термин "просветление", избранный санскритологом Мониером-Вильямсом в XIX веке в качестве эквивалента санскритскому термину "бодхи" (корень "будх" – "будить"). В современных переводах используется более адекватный термин "пробуждение".
Слово "посвящение" в данной книге не следует понимать в том смысле, в каком оно используется в описаниях мистерий Античной Греции или Египта. В Тибете "посвящение" – это прежде всего средство, предназначенное для того, чтобы подвести ученика к обнаружению им же самим определенных фактов, которые непосредственно ему не даны, но которые он неизбежно воспримет сам, раскрыв символику ритуалов. Тибетское посвящение не имеет целью "озарение" новичка, но, скорее, ведет его к осознанию того, что прежде было скрыто от него из-за отсутствия способности непосредственного интуитивного восприятия.
