Я запутался в этих дотошных объяснениях: к чему они, если изменённую арабскую вязь использовали в Иране и по всей Средней Азии?
– Тайнопись, что ли, такая? – спросил Хельмут. – Смысла не вижу.
– Скорее, заклинание. Типа амулета, – ответила она. – Двойная кодировка текста: сначала для того, кто обнаружил слова, потом для того, кто прозревает их внутренний смысл.
Но я уже не вникал в эти взаимные разъяснения: сидя на корточках рядом с лежащей Абсаль, я читал саму историю.
* * *
«Снится ли вдове Короля Ужа, юной Эгле, Старый Секвойя или индейскому вождю Секвойе видится седая Ель?
Где-то внутри клубка Мойр находились мой город, ставший собственным призраком еще при жизни, мои родственные связи, почти заброшенные, моя образованность, ныне полузабытая. Вовне был сговор. Быть может, и договор.
Я отдавала остаток своей постылой жизни ради одного дела, важнейшего для народа некоей страны, какого – в подробности мы не вдавались. В качестве возмещения мне давали ровно год привольной и богатой жизни с исполнением практически всех желаний, не обремененный теми хлопотами, что сопровождают жизнь любого человека вне зависимости от его ранга, богатства, здоровья и репутации. И также способ отправки, соответствующий моим личным вкусам. От моей жизни это отличалось лишь недюжинным размахом, масштабом и комфортностью, так что я более или менее легко согласилась.
Нужно ли говорить, что я вполне доверяла тем, кто это мне предложил, – назовем их для простоты народом шемт – причём не разумом, но подспудно, интуитивно, что кажется мне практически безошибочным. Логика – любимейшее орудие дьявола, речь дана человеку, чтобы обводить вокруг пальца собратьев, но внутреннее чутьё дано нам изначально.
– Ель, мы просим вас использовать все подаренные вам возможности, не смущаясь нашими. Любая роскошь, какие угодно развлечения: для нас всё едино и стоит одинаково. Мы даже хотели бы, чтобы вы показали себя в полноте.
– Тельца перед закланием положено откармливать, – посмеялась я.
– Ритуал не так важен, как… ну, скажем, пари. Нам необходимо лишний раз увериться в правильности нашего выбора. Помните также, что вы можете сойти с круга в любой момент, причём никто не будет пригибать вашу добрую волю или высчитывать убытки. Ибо это также было частью игры: полнейшая моя свобода. Такая, что даже имя моё не было наглухо пристёгнуто к моей судьбе: Елена, Иола, Ёлка, Эгле, Эли – звучало в зависимости от ситуации, настроения и времени суток. Что я попросила от хозяев сразу: небольшой особняк ориентировочно в стиле шведских за́мков. Такая невысокая круглая башня из булыжника, прилепленная к двухэтажному корпусу, в нижней части которого помещается обширный холл для охраны, гардеробная и туалетные комнаты, а наверху – кабинет, спальня, библиотека, будуар (хм) и столовая, соединенные между собой в вытянутое кольцо. И чтобы стояла та башня посреди куртины с полевыми цветами, плавно перетекающей в нерегулярный английский парк – буйные заросли, струйные воды, живописные руины, романтичные беседки, чередование света и тени. И непременно имела внутри все привычные для меня удобства: холодную и горячую воду для ванны, тёплый клозет, кофейный полуавтомат, микроволновку и компьютер на сорок с лишком гигабайт. Всё это, натурально, был лишь набросок желаемого, ибо я не умею сопрягать архитектурные и технические детали. Ну и, естественно, – еду, посуду, шампуни и притирания, платья и куртки, которые не задевали бы мои пять чувств уж слишком сильно и уже одним этим доставляли тихую радость.
Когда я поняла, что шемты всё равно будут надо мной надзирать для моей безопасности и своего спокойствия, то попросила в наперсницы милую девушку. Чтобы им не пришлось шляться со мной по всему ихнему земному шару, ограничила свои передвижения парком и зрелищами формата 10 D (ориентировочно).
Но еще до всего этого меня спросили:
– Чтобы сразу разделаться с самым неприятным. Какой способ конечного расчёта наименее прочих доставит вам неудобство?
– Удивляться не будете?
– Нисколько.
– И соблюдать при случае буквально тоже? А то ведь я в этом профан еще больший, чем в архитектуре…
– Да.
– Отсечение головы мечом. Не секирой и не на плахе.
Шемт кивнул со всей серьёзностью:
– Разумеется, вы в любой момент можете переиграть. (Эта фраза, звучащая во всех мыслимых вариантах, удручала меня больше всего прочего.) Однако учтите две вещи: нас всех такая форма жертвоприношения устраивает как нельзя более – и, скорее всего, для вас также будет самой лёгкой психологически и наименее болезненной в телесном плане. Не считая ежедневного – нет, ежеминутного! – выбора.
„Вы можете ждать и поболее года, можете поторопить время – всё это ценно, всё будет взвешиваться на незримых весах. Можете резко сменить декорации, это для нас вообще ничего не значит. Можете напрочь отменить договор и вернуться к прежним бытовым реалиям: для нас это нежелательно, однако не выходит из рамок обычая, вы ведь не приносили никаких клятв“.
Впрочем, когда я однажды поинтересовалась, куда меня командируют в случае отказа, мне ответили:
– Останетесь там, где и сейчас, только обретёте несколько бо́льшую свободу манёвра.
– А назад попасть не выйдет?
По-настоящему – не выйдет. Мне объяснили, что там я умерла.
– От прионной инфекции, так называемого „медленного вируса“, что затаился в большинстве землян, или – еще до того – от судебной пули в затылок, которую вам присудили еще совсем молодой, – сказала мне моя наперсница.
Получается, даже моё рутинное бытие распадается на варианты… Забавно.
Забавно – любимое мое словцо, связанное со смертью и прочими казусами, приуроченными к факту ближнего существования.
То есть идти мне есть куда, возвращаться – нет. Учтём.
Меня ненавязчиво опекали и не очень навязчиво (нет, я, пожалуй, несправедлива, скорее деликатно) торопили. Месяца за полтора перед истечением урочного времени моя личная шемта по имени Нора попросила:
– Не согласитесь ли вы принять одного человека? Исполнителя. Если он вам не приглянется, мы должны иметь время, чтобы подобрать иную кандидатуру.
Я пожала плечами:
– Доверяю вашему вкусу – имела случай убедиться, что люди вы дотошные и во всех смыслах знатоки. Но и подчиниться вам не составит труда.
…Его зовут Карел Госс. Лет сорока навскидку, высок, широкоплеч, интеллигентен в стиле конца восемнадцатого века, движения слитны и плавны, как ритуальный танец. Чашку кофе из моих рук принял и пальцев коснулся с еле заметной робостью.
– Как вас тут устроили? Многим меня хуже? Если что – говорите, не стесняйтесь, поспособствую. Насчет первосортного кофе тоже, если вы к нему привычны. Да беру я вас; если хотите, перед лицом Норы и ее начальника подтвержу. Большая была практика со сталью?
