— Не нравится мне вот эта печать, и подпись уж больно не похожа на нотара Робуза. Уж я-то его прекрасно знаю, юный лгун.
Посмотрев на меня исподлобья и ожидая испуга или какой-то подобной реакции, леприхун замолчал.
Я изобразил на лице искреннее удивление.
— Нисколько в этом не сомневаюсь, вистер. Безусловно, вы лично и достаточно хорошо знакомы с нотаром Робузом. Но поверьте, эта бумага подписана его рукой и ничьей другой, — в конце речи я приложил правую руку к сердцу и провозгласил клятву Икару, Эверике, Искре и всем восьми великим механикусам, точно так же, как это делал мой старый учитель Босвел, когда пытался выбить в Цехе разрешение на очередное исследование.
— Допустим, — не спеша соглашаться, кивнул леприхун. — Тогда объясните мне вот какой момент, юный врун. Что же именно вынудило вашего капитана не найти времени поприсутствовать на такой важной для него сделке?
— Один необычный недуг, — ляпнул я первое, что пришло мне в голову.
Услышав о неведомой болезни, Ля-Парн едва не отскочил от меня, как от прокаженного.
— Какая болезнь?! — надрывным голосом взвизгнул он.
— Нет, вовсе не болезнь, — попытался я успокоить служащего.
— Тогда что? Не юлите, юный балабол! Я отчетливо слышал, вы изволили выразиться: необычный недуг.
Ничего не поделаешь — сказал. Поэтому пришлось выкручиваться:
— Простите, вистер. Я имел в виду болезнь душевного характера. Мой капитан отчаянно и бесповоротно влюбился, словно первокурсник демии механикусов.
— Влюбился? — краска стала спадать с лица леприхуна.
— Именно, — радостно улыбнулся я. — Она, конечно, красавица, но высасывает деньги из моего любимого капитана, будто истинный виталлинг.
— Фу, не говори мне про этих клыкастых тварей. Ненавижу их! — леприхун брезгливо поморщился.
— Так вот я и говорю, — выдержав паузу, продолжил я. — Из-за такой вот истории мой господин сейчас на свидании со своей прекрасной Вилианой. А я здесь оказываю содействие в продаже его единственной в прошлом отрады — корабля «Купер», — закончив фразу, я тяжело вздохнул, потупил взор и замер, ожидая решения Ля-Парна.
Леприхун долго молчал, иногда вздыхая и шепча себе под нос всякую ерунду. Видимо, вспоминал свои любовные победы и поражения. Наконец он пискнул и подозвал меня к столу.
— Много потратил?
— Простите, — не понял я вопроса.
— Ну, много уже потратил твой капитан на эту приблудную кралю?
Я растерянно пожал плечами:
— Не знаю, сто, может быть, двести…
— Сто! — леприхун подпрыгнул на стуле и выпучил глаза. — Сто полноценных золотых на одну юбку! О, это несказанная глупость. Твой капитан сущий дурак, маленький врун! Я сам люблю подобные утехи, но чтобы сто! Нет, ты только вдумайся! Сто! Не девяносто, не восемьдесят, а целых сто! Невероятно!
— Наверное, так оно и есть, — согласился я.
Леприхун, совершенно позабыв о своих каверзных вопросах, озаботился выдуманными проблемами моего капитана, и это, безусловно, было мне только на руку.
Перо в третий раз покинуло чернильницу и оставило на купчей необходимый мне извилистый узор росписи: печать трилистника и две буквы: ЛП.
— А теперь убирайся к своему глупому капитану.
Я раскланялся и уже собирался покинуть кабинет, когда внутрь вместе с потоками сквозняка ворвался запыхавшийся юноша в таком же сером, как и у всех служителей адмиралтейства, камзоле.
Едва не упав на колени прямо перед столом Ля-Парна, он стал жадно хватать ртом воздух, одновременно пытаясь начать доклад. Получалось у него не очень, поэтому леприхун протянул ему стакан воды и, дождавшись, пока тот утолит жажду, приготовился слушать.
— Очередное происшествие на Рифте, — на выдохе произнес посыльный и сделал два жадных глотка.
— Что еще там стряслось?! — леприхун заметно побледнел, но продолжил сохранять выдержку.
— Эти огни вернулись! Местные говорят, что Ржавый город оживает!
Юноша несколько раз глубоко вздохнул, привел дыхание в порядок и начал рассказ:
— Уже вторую неделю с отдаленных поселений, тех, что еще существуют близ заброшенной станции, приходят пугающие сведения…
— Хватит! — внезапно рявкнул на него Ля-Парн. — Это мне решать, пугающие они или нет. Говори!
— Ваша правда, вистер, — беспрекословно согласился посыльный.
— Что еще?
— Я же говорю — мерцающие огни. Они не похожи на костры добытчиков, которые бродят по станции среди сумерек в поисках ценных деталей. Речь идет о самых настоящих газовых лампах. Их способны зажечь только лорийцы! Но главное — подземные толчки. Они повторяются с пугающей периодичностью, будто в тамошних землях поселился огромный червь. Почти каждую ночь все вокруг содрогается от подземных толчков и протяжного воя.
— Хватит молоть чушь! — остановил рассказчика и без того разозленный леприхун. — Слухи о призраках мне так же неинтересны, как и сводка погоды. Все эти истории годны только для отпугивания непросвещенных чернорабочих, которые и слыхом не слыхивали о развивающемся прогрессе.
— Но местные говорят… — попытался вставить слово посыльный.
— Да что ты заладил — говорят, говорят…. Я повторяю: мне глубоко начхать, о чем судачат твои необразованные бездари! Сегодня мы уже ограничили доступ к границам всех без исключения. Теперь тех, кого рубежники поймают в зоне пяти миль от Рифта, будут направлять в Поршень, где нарушители предстанут перед Коллегией Праведников. Не думаю, что те ограничатся прилюдной поркой, хотя, надеюсь, и такое наказание пойдет им на пользу.
— Но, вистер, а как же собиратели?! Они всегда доставали с Рифта запасные части для наших крылопланов. Все самое лучшее! Тем более в настоящее время, когда в городе катастрофически не хватает металла.
Вернувшись к столу, Ля-Парн плюхнулся в кресло и, задумчиво уставившись на стопку толстенных папок, откуда торчали уголки исписанных бумаг, устало простонал:
— И за что мне все это наказание?
— Милостивые изобретатели не оставят нас одних, — немного виновато проблеял посыльный, словно корень вселенского зла крылся именно в нем.
Но леприхун, погруженный в свои мысли, его не слышал. Прикрыв лицо рукой, он глубоко вздохнул:
— А еще этот ежегодный фестиваль изобретателей, на который прибудет мой благоверный братец. Кажется, я схожу с ума!
— Мистер Клевер почтит нас своим присутствием? Приятная новость, — отчего-то обрадовался посыльный. Только его улыбка была недолгой.
Услышав знакомое имя, я сделал неосмотрительное движение рукой и опрокинул стоявшую на высоком постаменте фарфоровую фигурку сигарообразного дирижабля. Возможно, она являлась самой ценной в коллекции леприхуна. Я даже не исключаю возможности, что она стала для него бесценной, но в тот самый миг, когда летательный аппарат соскользнул не вверх, а вниз, я не испытал и капли сожаления. Оказавшись в нужном месте, в нужное время, я ощущал упоительный вкус победы, предвкушая удивление капитана. Моя новость наверняка придется ему по душе. Теперь Хрому и его друзьям точно не ускользнуть от нас.
