— Возможно, — говорю я. — Итак, если бы у вас была сыворотка, способная подавлять эту возможность, вы бы нас сделали.
— По одному за раз, — она останавливается. — Я должна была догадаться, меня ставит в неловкое положение то, что вы так стремитесь перейти к собственным пыткам.
— Нет, не ставит, — я закрываю глаза. — Вас вообще ни что не ставит в неловкое положение, — я вздыхаю. — Могу ли я вернуться в свою камеру?
Необходимо казаться беспечной, но я не такая. Я хочу вернуться в мою комнату, чтобы поплакать без свидетелей, но мне не хочется, чтобы она об этом знала.
— Не расслабляйся, — щебечет она. — Вскоре у нас будет сыворотка моделирования, которую предстоит испытать.
— Да, — говорю я.
Кто-то трясет меня за плечо. Я просыпаюсь, открываю глаза, и, осмотревшись, вижу Тобиаса, стоящего на коленях возле меня. Он в куртке предателя Бесстрашного, и одна сторона его головы покрыта кровью. Я вздрагиваю.
— Что случилось? — спрашиваю я.
— Вставай. Нам нужно бежать.
— Слишком рано. Две недели еще не прошли.
— У меня нет времени объяснять. Пошли.
— О Боже. Тобиас.
Я сажусь и обнимаю его, уткнув лицо ему в шею. Его руки крепче обхватывают меня — он отвечает на объятия, создавая внутри меня успокаивающее ощущение теплоты. Пока он рядом, я в безопасности. Мои слезы делают его кожу скользкой.
Парень встает и тянет меня к себе, желая поставить на ноги, что заставляет мое травмированное плечо пульсировать.
— Подкрепление скоро будет здесь. Пошли.
Я позволяю ему вывести меня из комнаты. Мы без труда минуем первый коридор, но во втором коридоре сталкиваемся с двумя Бесстрашными охранниками: одним молодым мужчиной и одной женщиной средних лет. Тобиас стреляет дважды за несколько секунд, оба выстрела попадают в цель: один в голову, другой в грудь. Женщина, раненая в грудь, резко припадает к стене, но не умирает.
Мы продолжаем двигаться. Один коридор, потом еще, но все они выглядят одинаково. Руки Тобиаса, обнимающие меня, не дрожат. Я знаю, он может бросить нож так, что он попадет в кончик моего уха, и он мог выстрелить точно в Бесстрашных солдат, которые нам попались. Мы перешагиваем через упавших людей, которых Тобиас, возможно, убил по дороге, и, наконец, достигаем пожарного выхода.
Тобиас отпускает мою руку, чтобы открыть дверь; от пожарной сигнализации закладывает уши, но мы продолжаем идти. Становится тяжело дышать, но мне все равно; не сейчас, когда я, наконец, убегаю, не тогда, когда этот кошмар, наконец, заканчивается. Мое зрение начинает садиться, я хватаю Тобиаса за руку и держусь крепче, доверяя ему благополучно свести меня вниз по лестнице.
По шагам я понимаю, что мы спустились, и открываю глаза. Тобиас собирается открыть дверь выхода, но я его удерживаю.
— Надо… отдышаться…
Он останавливается, я наклоняюсь и кладу руки на колени. Мое плечо все еще пульсирует. Я смотрю на Тобиаса.
— Давай убираться отсюда, — настойчиво предлагает он.
Мой живот сжимается. Я смотрю в его глаза. Они темно-синие с голубыми вкраплениями на радужной оболочке его правого глаза.
Я касаюсь рукой его подбородка, притягиваю к себе, медленно целую его и отступаю.
— Мы не можем выбраться отсюда, — говорю я. — Потому что это моделирование.
Он потянул меня за собой, несмотря на мою руку. Настоящий Тобиас помнил бы рану на моем плече.
— Что? — он хмурится. — Неужели ты не думаешь, что я знал бы, если бы являлся объектом моделирования?
— Ты не являешься объектом моделирования. Ты и есть моделирование, — я повышаю голос. — Ты способна на большее, Джанин!
Все, что я должна сделать сейчас, это проснуться, и я знаю как, я делала это раньше, на моем пейзаже страха, когда сломала стеклянную емкость, просто прикоснувшись к ней, и когда я пожелала получить пистолет, чтобы убить птиц. Я достаю из кармана нож, которого не было еще минуту назад, и мои ноги тверды, как алмаз.
Я направляю острие ножа на свое бедро, и его лезвие изгибается.
Я просыпаюсь со слезами на глазах. Я просыпаюсь от крика разочарования Джанин.
— Да что же это такое?!
Она выхватывает пистолет Питера из его руки, и, пройдя через комнату, прижимает ствол к моему лбу. Мое тело напрягается, мне холодно. Она не будет стрелять в меня. Я — загадка, которую она хочет решить. Она не будет стрелять в меня.
— Что это!? В чем твой секрет?! Скажи мне. Скажи мне, или я убью тебя.
Я медленно встаю со стула, подхожу к ней, еще сильнее прижимая холодную сталь к своей коже.
— Думаешь, я расскажу тебе? — спрашиваю я. — Думаешь, я действительно считаю, что ты убьешь меня, так и не узнав ответ?
— Ты глупая девчонка, — бросает она. — Решила, что дело в тебе и твоем ненормальном мозге? Речь не о тебе. И не обо мне. Речь о защите целого города от тех, кто намерен ввергнуть его в ад!
Я собираю последние силы и бросаюсь на нее, впиваясь ногтями в ее кожу. Она громко кричит, этот звук превращает мою кровь в огонь. Я с трудом ударяю ее в лицо.
Меня хватают, оттягивая от нее, в итоге мне достается чей то кулак. Я издаю стон и делаю выпад в сторону противника, которым оказывается Питер.
— Боль не заставит меня признаться. И сыворотка правды тоже. Даже моделирование не сможет заставить меня признаться. Я застрахована от всех трех.
У нее идет кровь носом, и я вижу царапины на щеках и на горле — из них сочится кровь. Она смотрит на меня, зажимая нос, волосы растрепаны, свободная рука дрожит.
— Ты потерпела неудачу. Ты не можешь контролировать меня! — кричу я до боли в горле. Прерываюсь лишь ради борьбы с захватом Питера. — Ты никогда не сможешь меня контролировать!
Я смеюсь безрадостным, безумным смехом. Я смакую ее мрачный вид, ненависть в ее глазах. Она походила на машину; она была холодна и бесчувственна, подчинена одной только логике. И я сломала ее.
Я ее сломала.
Перевод: Ania Lune
Редактура: Юлия Исаева, allacrimo, Любовь Макарова, Индиль
Оказавшись в коридоре, я перестаю бороться с Джанин. Мой бок пульсирует в том месте, куда пришелся удар Питера, но это ничто по сравнению с чувством триумфа, от которого даже щеки горят.
Питер молча провожает меня обратно в камеру. Я долго стою посреди комнаты, глядя на видеокамеру в углу. Кто наблюдал за мной все это время? Предатели из Бесстрашных, охранявшие меня, или Эрудиты, те, что изучали?
Я ложусь сразу, как только из моего лица уходит жар, а из бока боль.
Стоит закрыть глаза, как перед моим внутренним взором возникает образ родителей. Однажды, когда мне было лет одиннадцать, я остановилась на пороге их спальни, чтобы посмотреть, как они застилают постель. Мой отец улыбнулся маме, когда они синхронно разложили простыни и разгладили их. По тому, как он смотрел на нее, я знала, что он ценил ее намного больше, чем самого себя.
