Ох, не понравились ей эти слова!
– Что, опять туда, где эта гадость?..
– Всё будет хорошо!
Оказалось, что «хорошо», когда внезапно исчезают люди, а станция остаётся прежней. Кто его знает, что будет дальше?
– Куда ты их убрал?!
– Они здесь.
– Почему я их не вижу?
Беседник пожал плечами.
– Не знаю.
Она вздохнула.
– Так ты со мной что-то сделал? Слушай, так неправильно! Я так не хочу! Верни всё назад!
Он послушался. Вновь загрустил. Стоял, хлопая ресницами, и молчал. И Варе опять стало его жалко.
– Дядя сказал, что ты хотел меня видеть. Я понимаю, что ты… Ну, что я тебе нравлюсь. Но сидеть всё время здесь… Я так не могу!
Он виновато посмотрел на неё.
Да, проблема! Похоже, психическая травма слишком сильная. Как же вытащить его наружу? Внезапно ей в голову пришла блестящая идея. «Как же я сразу не догадалась!» – подумала Варя, приподнялась на цыпочки и прошептала на ухо Беседнику:
– У нас ведь свидание, да? Ну, тогда пошли на эскалатор! – и она потянула его за собой.
– Зачем? – спросил он, упираясь.
– Как зачем? Целоваться! У нас же свидание!
Информация ошеломила Беседника – похоже, он никогда не видел себя в той игре, которую нередко наблюдал в вагонах и на платформах.
Варя с наслаждением наблюдала за его реакцией и едва не подпрыгивала от радости, что удалось так всё легко решить. Главное, затащить его на эскалатор – а остальное проще простого! Куда он денется, когда будет на верхней ступеньке? Пусть это будет первый шаг к исцелению!
Медленно они подошли к началу эскалатора. Беседник помедлил, но кто-то торопливый толкнул его в спину – и он оказался на ступеньке. А выше была Варя, вставшая спиной к движению.
– Что теперь? – спросил Беседник, и тут Варя обвила его руками за шею и прижалась губами к его губам.
Она частенько видела такие парочки и всегда завидовала. А теперь у неё есть свой парень – и самый красивый, между прочим!
Но целоваться он не умел. Не сразу догадался обнять. Не сразу приоткрыл губы. И стоял, как столб. Но всё равно приятно!
Через минуту, которая тянулась долго-долго, Варя позволила себе отстраниться от «бедного Ника». Вкус поцелуя остался на губах и языке, но она больше не чувствовала прикосновений.
Варя поняла, что стоит в одиночестве, вот верх эскалатора, надо поворачиваться и сходить.
Куда он делся?
Она снова вспомнила слова Кукуни – предупреждение, от которого она тогда отмахнулась как от очередной страшилки, придуманной дядей: «Если Ник поднимется наверх – он исчезнет. Возможно, навсегда».
Слезы навернулись на глаза, и Варя чуть не споткнулась, сходя с эскалатора.
Она стояла в растерянности, мешая пассажирам, спешащим к выходу. Куда бежать, что делать, к кому обращаться?
Под величественными сводами роскошного наземного павильона станции она была всего лишь муравьём – глупая девчонка, которая своими руками разрушила собственное счастье! Чтобы не смотреть ни на кого и хоть немного остановить слёзы, Варя задрала голову. Там парили белые ангелы-горнисты с венками. Они указывали в сторону эскалатора, вниз.
Подбежав к эскалатору, работающему на спуск, Варя увидела внизу, примерно на трети полотна, Беседника. Он махал ей рукой и улыбался. Варя бросилась вниз – и вскоре они вновь целовались.
А потом снова перешли на подъём.
И так несколько раз: Беседник исчезал за несколько секунд до подъёма – и встречал Варю на эскалаторе, ведущем вниз.
Кроме Держителя, круговые катания заметила дежурная тётя Люда в стеклянной будке. Но она не удивилась. За её долгую жизнь и не такое бывало.
Гости открыли лаз прямо перед входной дверью – чтобы постучать. Хотя могли пройти насквозь или выстроить портал внутри квартиры. Но следовало соблюсти ритуал: чтобы хозяин встал, подошёл, принял решение, открыл замок, впустил.
Дотошность, с которой Лоцман соблюдал правила вежливости, временами казалась издевательской. Всякий раз Дед напоминал себе, что нет ничего оскорбительного в расшаркиваниях и прыжках. Лоцман старался вести себя хорошо не ради Обходчика, но ради самих правил. Всё-таки способность управлять удачей накладывала свои ограничения на повседневную жизнь!
Гостей было двое. В отличие от прошлого раза, ученица Лоцмана выглядела относительно прилично, особенно если смотреть издали: девушка из очень бедной семьи, которая донашивает одежду умершей бабушки, пользуется парикмахерскими талантами полуслепого дедушки и принципиально обходится без косметики, потому что нет ничего лучше естественной красоты и чистоты кожи, тщательно вымытой хозяйственным мылом.
– Советую платочек на голову и раскрытый молитвенник в руки, – сказал Дед, прежде чем пустить девушку на порог.
Она молчала, стиснув зубы и сопя, как паровоз.
– А что, идея! – воскликнул гордый учитель, вешая свой чёрный балахон на крючок в прихожей. – Может, и подадут чего-нибудь… Не помешает.
– Мне можно войти? – не выдержала ученица.
Дед посторонился, а потом запер за ней входную дверь.
– Дома кто есть? – как бы между прочим поинтересовался Лоцман.
– Нет.
– И где они? – продолжал допытываться незваный, но всегда желанный гость.
– Варька на свидании, Злата следит, – объяснил Дед.
– Жаль, а я так хотел с ней поговорить! – продолжил игру Лоцман.
Дед не стал уточнять, с кем – с Варей или со Златой. Заявил, грубо и намеренно категорично:
– Сегодня пускаю, но я против, чтобы эта приходила ко мне в дом, – и он ткнул пальцем в ученицу Лоцмана.
Девушка исподлобья взглянула на Обходчика, но смолчала.
– Я так и знал! – беспечно рассмеялся Лоцман, проходя на кухню. – Я ж её предупреждал! Говорю: один раз он пустит, но потом сразу запретит. Так дождись нужного момента, дура, когда действительно надо будет. Нет! Умоляю! Сделаю, что хочешь! На любых условиях! Пожалуйста, – он обернулся к помрачневшей ученице. – Добилась своего! Молодец! В другой раз будешь слушать, что я говорю.
Девушка проследовала за учителем. Проходя мимо Деда, она бросила на него злобный обжигающий взгляд. И ей не пришлось смотреть снизу вверх: подопечной Лоцмана было около двадцати, она заметно вытянулась, окрепла. В движениях чувствовалось что-то хищное.
Деда смутила схожесть с его покойной сестрой – такой же упрямый подбородок и ямочки на щёках. Значит, Варя, когда станет старше, тоже будет напоминать Алину…
Он опустился на свой стул, скрестил руки на груди, взглянул на Лоцмана исподлобья.
