- Что именно ты ненавидишь в Восстании? – тихо спрашиваю у него. Мне не хочется выяснять это при всех; но разве есть у меня выбор? – Я должна решить, куда пойти. Как и Элай. Нам бы очень помогло, если бы ты объяснил, почему так сильно не любишь повстанцев.
Кай опускает взгляд на свои руки, а я тут же вспоминаю еще одну картинку, которую он давал мне, - на ней он был изображен, держа в обеих руках слова: мама и папа. – Они ни разу не пришли и не помогли нам, - произносит он. – С помощью Восстания, любой мятеж заканчивается гибелью для тебя и для людей, которых ты любишь. Любого выжившего бросают на произвол судьбы, превращая в нечто совсем другое.
- Но это Враг убил твоих родных, - возражает Инди. – не повстанцы.
- Я им не доверяю, - отвечает Кай. – Мой отец верил, но я – нет.
- А ты? – интересуется Инди у Хантера.
- Я не совсем уверен, - говорит он. – Это было много лет назад, когда Восстание последний раз побывало в нашем ущелье. – Мы все, даже Кай, наклоняемся ближе, чтобы послушать. – Они рассказали нам, что им удалось проникнуть во все структуры, даже в Центре, и снова попытались убедить нас присоединиться к ним, – Хантер улыбается. – Анна оказалась слишком упрямой. Мы жили своими силами, ради будущих поколений, и она считала, что нам нужно продолжать в том же духе.
- Они и были теми, кто раздавал эти брошюры, - догадывается Кай.
Хантер согласно кивает. – Они также передали и карту, которой мы сейчас пользуемся, в надежде, что изменим свое мнение и отправимся на их поиски.
- Откуда они могли знать, что вы сможете разгадать шифр, написанный на карте? – недоумевает Инди.
- Это наш собственный шифр, - отвечает Хантер. – Время от времени мы использовали его в местечке, когда не желали, чтобы чужаки знали, о чем мы говорим.
Он шарит в своем рюкзаке и вытаскивает один из фонарей. Снаружи уже опустилась глубокая ночь.
- Они узнали шифр, когда наша молодежь сбежала, чтобы присоединиться к ним. – Хантер включает фонарь и устанавливает его на земле таким образом, чтобы мы все могли видеть друг друга. – В целом, фермеры никогда не уходили к повстанцам, но некоторые, самые молодые из нас, бывало, убегали. Однажды я и сам ушел, чтобы отыскать Восстание.
- Ты? – удивляюсь я.
- У меня так ничего и не получилось, - рассказывает Хантер. – Я дошел до ручья на равнине и повернул обратно.
- Почему? – спрашиваю я.
- Из-за Кэтрин, - с внезапной хрипотцой в голосе произносит он. – Матери Сары. Конечно же, Сары тогда еще не было. Но Кэтрин ни за что не покинула бы местечко, и я решил, что не смогу покинуть ее.
- А почему она не могла уйти?
- Она готовилась стать следующим лидером, - продолжает он. – Она была дочерью Анны, и по характеру они были очень похожи. Когда Анна умерла, должно было произойти голосование, признать в качестве лидера ее старшего ребенка или отклонить, и мы все хотели выбрать Кэтрин. Все любили ее. Но она умерла при родах, подарив жизнь Саре.
Свет в пещере освещает наши грязные ботинки, оставляя лица в тени. Я слышу, как Хантер что-то вынимает из своего рюкзака.
- Анна оставила тебя, - ошеломленно произношу я. – Она оставила тебя и свою внучку…
- Ей пришлось, - отвечает Хантер. – У нее были другие дети и внуки, и местечко, которым нужно управлять, – он прерывается. – Теперь ты понимаешь, почему мы не хотим так строго судить Восстание. Для своей группы они желают только благо. И мы не можем винить их в том, что делаем сами.
- Это разные вещи, - говорит Кай. – Вы живете здесь с момента создания Общества. А мятежи появляются и исчезают.
- Как вам удавалось скрываться все эти годы? – с нетерпением спрашивает Инди.
- Мы не прятались, нас просто не трогали. – Рассказывая свою историю, Хантер заново наносит голубые линии на свои руки с помощью кусочка мела, вытащенного из сумки.
- Не нужно забывать, что тогда народ выбрал Общество и его законы, как способ предотвращения последствий грядущего Потепления, и как путь устранения заболеваний. Мы не выбирали, поэтому и ушли. Не хотели участвовать в жизни Общества; из-за этого не получали их защиту и помощь. Мы занимались сельским хозяйством, сами добывали пищу и обеспечивали охрану, и они нас не трогали. В течение довольно долгого времени. И если кто-то нападал, мы сражались и убивали.
Хантер продолжает рассказ. – Пока еще были живы настоящие сельские жители, они часто приходили к нам в ущелья за помощью. Рассказывали нам истории о тех, кого отсылали за любовь не к тому человеку или за то, что хотели заниматься другим делом. Некоторые приходили жить к нам, а другие просто торговали. После возникновения комитетов Ста, наши документы и книги стали невероятно ценными предметами. – Он вздыхает. – Люди, подобные архивистам, существовали всегда, я уверен, что они и сейчас есть. Но нам пришлось свернуть всю деятельность, когда сельские жители погибли.
- А на что вы обменивались? – спрашивает Элай. – У вас в ущельях было все.
- Нет, - возражает Хантер, – не все. Лекарства из Общества, которые были лучше наших, также другие вещи, в которых мы нуждались.
- Но если ваши бумаги настолько ценные, как вы могли оставить их здесь в таком количестве?
- Просто груза оказалось слишком много, - поясняет Хантер. – Мы бы не смогли перенести все через равнину. Многие просто вырвали страницы или взяли с собой те книги, которые им нравились. Но взять с собой абсолютно все оказалось невозможно. Поэтому-то мне и пришлось запечатать пещеру, спрятав оставшиеся ценности. Мы не хотели, чтобы у Общества была возможность уничтожить или забрать все с собой, если бы они обнаружили их.
Он заканчивает разрисовывать одну руку и собирается положить мел обратно в сумку.
- Что означают эти отметки? – спрашиваю я, и он замирает.
- А на что они похожи, по-твоему?
- На реки, - предполагаю я. – На вены.
Он увлеченно кивает. – Они похожи на то и то. Можешь думать, что так оно и есть.
- Но чем они являются для тебя? – настаиваю я.
- Сетью, - отвечает он.
Я сконфуженно трясу головой.
- Всем тем, что соединяет. Когда мы рисуем их, мы обычно делаем это сообща, вот так. – Он вытягивает свою руку так, что наши пальцы соприкасаются. Я чуть не отскакиваю от неожиданности, но сдерживаюсь. Он проводит мелом по своим пальцам, потом по моим, рисуя голубую линию дальше, вверх по моей руке.
Он отстраняется, и мы глядим друг на друга. – Теперь ты можешь продолжить рисовать линии сама, - говорит он. – Сначала на своей руке, а затем, коснувшись кого-нибудь, начать разукрашивать и его. И так далее по цепочке.
А что, если соединение прервалось? Хочу я спросить. Например, когда твоя дочь умерла?
