Лев Аскеров - Приговоренные

— Царь, она холодеет, — коснувшись руки дочери заметил он.

Аттила поднял голову. И присутствующие обомлели. Сквозь черные как смоль волосы проступила седина.

— Возьми, отец, свое дитя… Мою жену… Не уберег я ее. Прости… И проси, что хочешь.

Подняв высоко голову, как это делала Лепеста пошел к дверям. У самого порога, последний раз оглянувшись, он вдруг заметил, что в лежавших на груди волосах, что-то поблескивает. Аттила вернулся. Раздвинув волосы он увидел свой талисман. Свой подарок. На тяжелой золотой цепи покоилась камея, сделанная из камня, упавшего с неба, в который ювелир вкрапил бриллианты. Они то, не имеющие цены камушки, которые как он уверял, имеют отношение к вечности, и сверкали звездочками, выложенными в форме ладони — точной копии его родимого пятна. Лепеста с холодной веселостью звезд, то ли приветствовала его, то ли прощалась с ним. И вспомнив о чем он просил ее, Аттила еще раз поцеловал Лепесту и объявил:

— Хоронить ее как царицу гуннов. Подарка моего не снимать. Пусть уходит вместе с ним.

Сразу за дверью он столкнулся с подобострастно съежившимся Дагригиллой, который затрусил за ним. Аттила не отгонял его.

И Дагригилла увидел в этом хороший знак. Значит ему снова возвращается благосклонность царя. Раздвинув перед ним полог, Дагригилла прошмыгнул за ним вовнутрь. И опять Аттила промолчал. Он казалось не замечал юлившего перед ним Дагригилла. Но то было не так. Устало опустившись на подушки, Аттила ласковым жестом пригласил сановника сесть рядом.

— Ты зачем убил ее? — положив ему руку на плечи, тихо спросил он.

— Это не я, Аттила, — клюнув на царево благоволение, произнес он. — Это руки моей сестры. Твоей жены. Настоящей царицы гуннов.

— Вот как?! — еще тише и вкрадчивей сказал Аттила.

Сняв с дряблых плеч шурина руки, Аттила о чем-то долго размышлял.

— Дагригилла, — наконец произнес он. — Ты помнишь тот вечер. Самый первый вечер, когда я увидел ее. Лепеста хотела тебя заколоть. Вот этим кинжалом. Он был спрятан в ее шали. Я отнял его. Ты не заметил этого…

— Спасибо, Аттила… Вот, змея… — сказал он.

Царь горько усмехнулся. Он усмехнулся тому, что этот набитый дерьмом дурак, обращался к нему, не соблюдая этикета, как должно обращаться только человеку близкому и то без свидетелей.

— Дагригилла, в тот вечер я узнал, какое удивительное это счастье жить… Я все эти два месяца — жил. Понимаешь, жил. А вот теперь я умер. Ты лишил меня жизни. И то, что не сделала она — сделаю я.

И Аттила резким движением руки всадил ему в сердце клинок. Дагригилла не успел и подумать, что настал его конец. Он так и остался сидеть на подушках с полуоткрытым ртом и гноящимися глазами.

Царь встал.

— Начальника стражи ко мне! — приказал он, стоя спиной к пологу.

— Я здесь, мой повелитель.

— Ты нашел убийцу? — спросил Аттила.

— Да. Подсыпала ей яд наставница. А дал его ваш шурин.

Аттила отошел в сторону и телохранитель увидел Дагригилла с торчащей из груди его рукояткой кинжала.

— Убери. Зарой где-нибудь. Чтоб никто не знал — где. И распусти слух, что, мол, убил жену царя и сбежал… Пусть ищут.

— А что прикажете сделать с наставницей?

— Отправь к кострам. Пусть живет и тешит моих волков.

Выйдя из шатра Аттила направился в сторону Дальнего родника. Он подошел к нему на восходе солнца. И сел на то место, где им стелили скатерть. И отсюда, из тех кустов, выходила к нему Лепеста. И он смотрел на усыпанные серебром их неподвижные ветви. И звал ее выйти к нему. Только в груди выло, взвизгивало и плакало сердце. Оно было что волк, оказавшийся на оторвавшейся льдине.

Сюда к нему привели заморского купца, обещавшего сановникам утешить их царя и облегчить его страдания. И Аттила позволил ему приблизиться к себе.

— Ты хочешь мне что-то сказать незнакомец?

— Великий царь нет ничего горше скорби. Ни слова самых близких, ни тем более слова ничтожнейшего купца, пришедшего к тебе — не успокоят твоей боли… И еще вот что я скажу тебе. У народа моего, что живет за шестьдесят переходов отсюда, если идти на восход, есть поверье. Мы знаем — люди не умирают. Они переселяются в другой мир, который лучше нашего. Там — море радости и счастья.

Там нет таких страданий, какие люди испытывают здесь. Там — нет горя и бед. И то место называется раем… И все, кто уходит отсюда — ждут нас там. Все мы уйдем туда. Тихоструйное время затянет твою рану, а придет срок и оно унесет тебя к ней.

— Рай говоришь? — заинтересованно спрашивает Аттила.

— Рай, — указывая пальцем в небо, отвечает странник.

— Мы уходим в землю, а ты показываешь в небо.

— Нет, Великий царь, не в землю, а к звездам. Ты видел, как они призывно мигают нам. Они говорят, что наш дом — там. Согласись, ведь это приходило тебе в голову?

— Хорошее поверье у вашего народа, — угрюмо похвалил царь.

— Хорошее… Рай — это место, где все благоухает, цветет, поет… Кстати, Великий царь, я в подарок принес тебе райских птиц. Красоты они необыкновенной. Сам увидишь. Их в раю видимо — невидимо. А здесь на земле мало…

И торговец подарил Аттиле двух павлинов.

… И тут, выворачивая душу наизнанку, что-то издало гортанно утробный вопль. Аттила вздрогнул и открыл глаза. Над ним висел изучающий взгляд колдуна.

— Я долго спал? — спросил он Гунала.

— Ты совсем не спал, Великий, — возразил колдун.

— Разве?

— Ты забылся всего на мгновение.

— Что это было? — спросил он колдуна.

— Что, мой повелитель?

— Звук… Отчего я проснулся.

— Так поют твои птицы.

— А-а-а, — протянул Аттила и сомкнув веки сказал:

— Жуток голос рая.

И снова зеленые миндалины покатились по клубящимся дымам его видений… Он ведет отряд по непролазным дебрям чужого леса. В обход врагу. Он тучей выплыл навстречу основным силам Аттилы. Выплыл на равнину. Это и надо было царю. Теперь с тыла он сядет им на холку, надрежет хребет и сметет их. И его воинству откроется дорога еще дальше. В другие племена, богатые скарбом, лошадьми и пленительными чужеземками… Только бы вовремя пройти эти дебри.

Густо сплетенные ветви под мощными ударами сабель дорогу уступают, да неохотно. Огрызаются. Стегают, рвут кожу, колят глаза. Но что может остановить волка уже ощупавшего ноздрями далекую добычу? Ничто!..

Гунны идут напролом. Их ведет сам Аттила. Он первым выходит на небольшую прогалину. Она узка. Шириной всего в два плеча его коренастых воинов и длиной в две лошади. По краям прогалины два высоких холмика муравейников. Раздавить и развеять эти беззащитные шатры муравьев Аттиле ничего не стоило. Но сжалось сердце варвара жалостью к засновавшим в панике мурашам. И он, грубо выругавшись, приказал: