Путешественники разместились в нескольких больших судах, и воздушная флотилия поднялась в воздух, направляя полет свой к будущему полю их деятельности.
Однажды вечером в рабочей комнате Эбрамара собрались несколько его друзей и учеников в ожидании Нарайяны и Удеа, возвратившихся утром из важной поездки.
Вскоре они пришли. Нарайяна был весел и оживлен, а Удеа, как всегда, был серьезен и задумчив.
– Мы исполнили порученную нам тобою работу, учитель, – с довольным видом заговорил Нарайяна. – Мы двое и наши землемеры разделили огромное указанное пространство на два царства, одно для Удеа, другое для меня.
Когда маги осмотрели планы царства Нарайяны, тот указал место, помеченное красным карандашом, и сказал:
– Взгляни, Эбрамар, здесь я заложу фундамент столицы. Уголок восхитительный, и местоположение превосходное. От берега моря отлого поднимается лесистая возвышенность, достигающая
высоты не менее пятисот метров; далее тянется горная цепь и расположено громадное озеро, которое снабдит водой весь город, а в горах можно построить храмы и подземные хранилища для архивов. Сверху вид – великолепный, и там, на высотах, я построю себе дворец. О! Надеюсь, что когда вы пожалуете осматривать мое царство, то Уржана, моя столица, понравится вам, и вы одобрите меня.
– Во всяком случае, я предвижу, что устроишься ты хорошо, – с легкой насмешкой ответил Эбрамар.
– Не смейся, дорогой учитель. У меня врожденная любовь к искусству и красоте, и в этом моем влечении ты никогда раньше не укорял меня. Но по этому поводу у меня есть просьба к тебе и учителям.
Вы обещали осмотреть наши царства, когда все будет готово, чтобы судить о наших трудах и благословить наши владения. А я хочу просить вас приехать освятить закладку моей столицы и первого храма, который мы посвятим силам природы как видимому проявлению творчества Неисповедимого. Что скажешь на это, Эбрамар?
– Передам твою просьбу на усмотрение верховных иерофантов и сообщу тебе их ответ. А ты, Удеа, разделяешь ли желания Нарайяны?
– У меня нет особых пожеланий. Я вполне полагаюсь на волю наставников и буду счастлив, конечно, увидеть их, когда они признают возможным оказать мне такую милость, – ответил Удеа.
Облокотясь на стол, Удеа задумался, а Эбрамар, молча наблюдал за его бледным и озабоченным лицом.
– Ты думаешь о своем отъезде, Удеа? Действительно, нельзя слишком мешкать и тебе пора приступить к роли царя и законодательной работе, – заметил Эбрамар.
– Приготовления мои почти уже окончены. Остается только выбрать из среды землян нескольких помощников, и по этому поводу я хотел спросить твоего совета.
И он назвал несколько имен.
– Выбор твой превосходен, и лучшего я сам не мог бы тебе посоветовать. Но ты не упомянул о первой своей помощнице, о главной наставнице женских школ, о руководительнице женскими работами, о матери божественных царей – твоих будущих преемников, – короче говоря, о своей царице. Выбрал ли ты уже ее? Ты ведь знаешь, что без подруги жизни и помощницы в труде ты не можешь начать царствовать, – строго заметил Эбрамар. Удеа вздохнул.
– Нет, я ни на ком ни остановился, и это самый трудный для меня выбор; но я знаю, что он необходим. Умоляю тебя, Эбрамар, помочь мне и пособить в этом щекотливом вопросе. Я боюсь, видишь ли, что время моего долгого и тяжкого испытания наложило особый отпечаток на мою душу; я нелюдим, малообщителен, молчалив… скучен. Одним словом, я буду, наверно, несносным мужем. Какая женщина пожелает меня, особенно на жизнь в течение многих веков, когда взаимные снисходительность и привязанность наиболее необходимы?
– Перечисленные тобою недостатки указывают лишь, что магу необходимо избавиться от них, – улыбаясь, сказал Эбрамар. – Но вернемся к главному. Мне казалось, что ты интересуешься Арианою, дочерью Сунасефы; по крайней мере, ты беседовал с нею больше, нежели с другими молодыми девушками.
– Правда, Ариана очаровательна и обладает великим талантом бывать и серьезной, и веселой, смотря по обстоятельствам; но мне казалось, что вы назначили ее Сандире, сыну Супрамати.
– Не отрицаю, что существовал такой план, но его отвергли. У меня есть основания думать, что молодая девушка интересуется другим.
– А! Значит, относительно меня выходит то же самое, – ответил Удеа с каким-то неопределенным выражением.
– Без сомнения, но, вообрази, какой странный вкус у Арианы! Тот, кто ей нравится – нелюдим, малообщителен неразговорчив, даже скучен и, вероятно, будет несносным мужем; но, несмотря на все это, я знаю, что она с радостью примет предложение молчаливого поклонника и что будущее не внушает ей ни малейшего страха, – ответил Эбрамар, глядя с лукавой улыбкой на вспыхнувшее лицо Удеа.
– Благодарю, Эбрамар, за то, что ты сказал, а коли Ариана настолько храбра, то я рискну просить ее руки. Если она примет неречистого жениха, то царица моя найдена, и после бракосочетания я могу уехать… – с волнением сказал Удеа.
Дня через два во дворце Сунасефы отпраздновали обручение Удеа с Арианой, а через месяц состоялась свадьба, и затем воздушные суда унесли третью колонию законодателей на новое поприще их деятельности.
Был чудный теплый и тихий вечер. Лучи заходившего солнца золотыми блестками играли на многоцветных дворцах города магов, а воздух благоухал нежными ароматами цветов, наполнявших огромные сады. На большой террасе Эбрамара собрались довольно многочисленное общество. Кроме хозяина, там были Супрамати и Дахир с несколькими учениками и друзьями великого мага, некоторые члены коллегии египетских иерофантов и женщины, принадлежавшие к школе высшего посвящения, а среди них находились Нара, Эдита и Ольга.
Легкий и скромный ужин был окончен, и шла общая беседа о подробностях предпринимавшегося путешествия.
– Мы начнем наш осмотр с посещения царства Удеа, – сказал Эбрамар. – Сегодня утром я получил от него извещение, что он ожидает нас в горах, неподалеку от истоков большой реки, орошающей большую часть его владений. А затем мы отправимся к Нарайяне, который пишет, что еще не управился с приготовлениями к нашему приему.
Солнце всходило, заливая светом зеленевшую подгорную равнину, пересекаемую довольно широкой и уже судоходной рекой; у берега виднелись стоявшие на причале большие суда. Все они были выкрашены в белый цвет, с высоким, изогнутым носом и снабжены матерчатыми балдахинами для защиты путешественников от палящего солнца.
На берегу собралась кучка мужчин в простых темных одеяниях, опоясанных кожаными кушаками с застежками тонкой работы.
