— Что-то я сомневаюсь, чтобы меня хоть на секунду оставляли наедине с собой. — Риса бросает взгляд на широкое настенное зеркало, за которым она по временам угадывает какие-то тени. — Так я теперь кто — что-то вроде политического заключённого? — спрашивает она без обиняков. — Если вы не собираетесь меня пытать, то что у вас за планы? Оставите меня гнить здесь? Или продадите орган-пиратам? По крайней мере, те части, что ещё функционируют.
— Ничего этого я делать не буду. Я пришла, чтобы помочь тебе. А ты, моя дорогая, должна помочь нам.
— Ой что-то я сомневаюсь!
Риса откатывает своё кресло от гостьи, хотя укатиться далеко она, конечно, не может. Женщина не делает попытки встать со стула. Она вообще не двигается, просто сидит спокойно, удобно, как у себя дома. Риса хотела бы контролировать ситуацию, но ей это не удаётся. Контроль удерживает эта женщина с властным голосом.
— Меня зовут Роберта. Я представляю организацию, которая называется «Граждане за прогресс». Наша цель, наряду со многими другими — нести благо этому миру. Мы способствуем прогрессу науки и развитию свободного общества, а также занимаемся делом духовного просвещения.
— А какое отношение всё это имеет ко мне?
Роберта улыбается и на секунду замолкает. Потом, всё так же продолжая улыбаться, говорит:
— Я добьюсь того, что выдвинутые против тебя обвинения будут сняты, Риса. Но что ещё более важно, я вытащу тебя из этого кресла и дам новый позвоночник.
Риса разворачивается к ней. В душе девушки кипят эмоции, в которых она сейчас не в силах разобраться.
— Ну уж нет! Это моё право — отказаться от позвоночника расплёта!
— Да, конечно, — с неизменным спокойствием говорит Роберта. — И тем не менее, я твёрдо уверена — скоро ты изменишь своё решение.
Риса скрещивает руки на груди. Её убеждения непоколебимы, что бы там эта Роберта себе ни думала.
• • •
Её опять подвергают бойкоту, но, видно, тюремщики теряют терпение, потому что бойкот длится всего пару дней, а не неделю. И снова Роберта у Рисы в камере, и снова она сидит на стуле, предназначенном для людей, которые могут ходить собственными ногами. На этот раз в руках гостьи папка. Рисе не видно, что там, в этой папке.
— Ты подумала над моим предложением? — спрашивает Роберта.
— Мне незачем думать. Я уже дала вам свой ответ.
— Придерживаться принципов и отказываться от позвоночника расплёта — это очень благородно, — произносит Роберта. — Однако это свидетельствует об ошибочном образе мыслей — крайне непродуктивном и затрудняющим адаптацию. Твои принципы никому не принесут пользы — ни тебе, ни нам.
— Я не собираюсь менять свой «ошибочный образ мыслей», как не собираюсь покидать своё кресло.
— Очень хорошо. Это твой выбор, я не вправе тебе в нём отказывать. — Роберта слегка ёрзает на стуле — может, в некотором раздражении, а может, в предвкушении. — Здесь со мною кое-кто, с кем я хотела бы тебя познакомить, — говорит она, встаёт и открывает дверь. Риса не сомневается — кто бы ни ждал в другой комнате, он, безусловно, наблюдал за течением беседы в одностороннее зеркало.
— Можешь войти, — говорит Роберта бодрым тоном.
В камеру осторожно входит юноша. На вид ему лет шестнадцать или что-то около того. У него разноцветная кожа и волосы тоже окрашены полосками в разные цвета. Сначала Риса думает, что это какой-то экстремальный вид боди-арта, но вскоре приходит к мысли, что дело этим не ограничивается. Что-то с этим парнем очень и очень не так.
— Привет, — говорит он и нерешительно улыбается, обнажая ряд великолепных зубов. — Меня зовут Кэм. Я с таким нетерпением ждал встречи с тобой, Риса.
Риса отшатывается, и её кресло врезается в стену. В этот момент на неё словно обрушивается удар молнии: она понимает, кто стоит перед ней, почему гость показался ей таким невероятно странным. Она вспоминает репортаж об этом создании. Её начинает трясти, по телу бегут мурашки. Если бы это было возможно, она бы забилась в вентиляционное отверстие, лишь бы убежать от этого... этого...
— Убери от меня эту гадость! Это отвратительно! Убери его!
Ужас Рисы отражается на лице вошедшего, как в зеркале. Он тоже отшатывается и впечатывается спиной в стенку.
— Всё в порядке, Кэм, — говорит Роберта. — Ты же знаешь — люди должны привыкнуть к тебе. Она тоже привыкнет.
Роберта пододвигает к нему стул, но Кэмом внезапно овладевает только одно желание — не оставаться здесь, бежать — так же, как хотела бы убежать Риса.
Риса впивается взглядом в Роберту — лишь бы не смотреть на Кэма.
— Я сказала — убери это отсюда!
— Я не «это», — произносит Кэм.
Риса трясёт головой:
— Конечно, ты «это»! — Она по-прежнему не хочет смотреть него прямо. — А теперь убери это отсюда, или, клянусь, я разорву эту тварь на все его ворованные куски голыми руками!
Она старается не встречаться с ним взглядом, но не может удержаться и невольно скашивает на него глаза. Из украденных у кого-то слёзных каналов «твари» катятся слёзы, и это приводит Рису в окончательное неистовство.
— Кинжал в самое сердце, — говорит парень.
Рисе невдомёк, о чём это он, да ей и наплевать.
— Прочь с глаз моих! — кричит она Роберте. — И если в тебе осталась хоть капля человечности, лучше убей его!
Роберта холодно смотрит на неё, затем поворачивается к Кэму.
— Можешь идти, Кэм. Подожди меня в коридоре.
Кэм, неловко сжавшись, торопливо выходит из камеры, Роберта закрывает за ним дверь. Вот теперь она отпускает гнев на волю. Если Рисе и удаётся получить из всего происшедшего какой-то положительный результат, то это то, что она вывела из себя Роберту.
— Как ты можешь быть такой жестокой! — восклицает Роберта.
— А вы так и вообще сущее чудовище, если создали этакую жуть!
— История рассудит, кто мы и что сделали. — Роберта кладёт на стол лист бумаги. — Это соглашение. Подпиши его — и получишь новый позвоночник ещё до конца этой недели.
Риса хватает листок, рвёт его в клочки и подбрасывает их в воздух. Роберта, должно быть, предвидела это, поскольку вынимает из папки ещё один точно такой же листок и кладёт его на стол.
— Ты будешь исцелена, и ты попросишь прощения у Кэма за то, как отвратительно обошлась с ним сегодня.
— Не в этой жизни! И ни в какой другой тоже!
Роберта улыбается, как будто знает кое-что, о чём не догадывается Риса.
— Посмотрим. Ведь может же так статься, что ты внезапно переменишь мнение.
Она выходит, а документ и ручка остаются лежать на столе.
Риса долго не сводит глаз с листка бумаги. Она знает, что ни за что не подпишет соглашение, но она страшно заинтригована. Почему для них так важно исцелить её изломанное тело? На это может быть только один ответ: по какой-то причине она, Риса, чрезвычайно нужна им. Ей даже в самых смелых мечтах не являлось, что она может быть настолько важна. Важна для обеих сторон.
