Задние шины полностью спущены, продырявленные острым ножом Кристины. Заглядываю через заднее окно, чтобы убедиться, что есть только одно запасное колесо, а затем возвращаюсь к открытой двери.
— Спущены оба колеса, а у нас — одна запаска, — говорю я Амару. — Надо бросать машину и искать новую.
— У нас нет времени, — восклицает Амар.
— Успокойся. Я знаю, где можно раздобыть другую тачку. Давайте сделаем так: вы пойдете пока пешком, а я разыщу что-нибудь подходящее?
— Ладно, — лицо Амара светлеет.
Перед тем как отойди, проверяю, что мой пистолет заряжен. Все вылезают из пикапа, Амар дрожит от холода и подпрыгивает на одном месте. Смотрю на часы.
— Когда надо успеть сделать прививки?
— По графику Джорджа, у нас — шестьдесят минут до того, как на город сбросят вирус, — поясняет Амар. — Если ты захочешь пожалеть Зика и его мать и позволить их «перезагрузить», я не стану тебя винить.
— Нет, Амар, — качаю я головой. — Они не будут страдать, но это будут уже не они.
— Лихач всегда остается лихачом.
— Только… Ты сам помалкивай, — прошу я. — Я должен сказать все сам.
— Конечно, — улыбка Амара становится печальной.
Мои ботинки промокли, и я с новой силой чувствую холод, идущий от мерзлой земли. Собираюсь отправиться в путь, как вдруг Питер подает голос:
— Я с тобой.
— Что? Зачем? — вытаращиваюсь я на него.
— Я тебе пригожусь, — говорит он. — Город-то не маленький.
Амара пожимает плечами.
— Решайте сами.
Питер наклоняется ко мне поближе и шепчет:
— Если не хочешь, чтобы я ему настучал, не выделывайся.
И он показывает глазами на карман моей куртки, где лежит сыворотка памяти.
— Ладно, — вздыхаю я. — Но без глупостей, понял?
Смотрю вслед Амару и Кристине. Они направляются к Хэнкок-билдинг. Потом делаю несколько шагов назад и сую руку в карман.
— Я не собираюсь искать никакой пикап, — заявляю я Питеру. — Ты поможешь мне. Или мне нужно сразу тебя застрелить?
— Зависит от того, что ты собираешься делать.
Трудно мне ему ответить, ведь я сам ни в чем не уверен. Мы находимся неподалеку от Хэнкок-билдинг, направо от нас располагаются бесфракционники, Эвелин и ее коллекция сыворотки смерти. Налево — верные и Маркус. Куда я должен пойти? Но вместо этого, я спрашиваю себя, на что, собственно, надеюсь я сам?
— Собираюсь остановить революцию, — отвечаю Питеру и поворачиваю направо, а он молча следует за мной.
Мой брат стоит за микроскопом, глаза прижаты к окуляру. Свет, отразившись от предметного столика, бросает странные тени на его лицо, от чего Калеб кажется старше.
— Это, безусловно, она, — произносит он. — Сыворотка моделирования атаки.
— Всегда лучше узнать еще одно мнение, — говорит Мэтью.
Через несколько часов Калеба ждет смерть, а он стоит и анализирует сыворотки. Как глупо. Ясно, зачем Калеб захотел быть здесь: чтобы убедиться, что он жертвует собой по уважительной причине. Тем не менее, я его, в общем, понимаю. Шанса все переиграть тебе никто не даст.
— Повтори-ка код, — просит его Мэтью.
Код должен активировать сыворотку памяти, в то время как нажатие на кнопку вызовет ее мгновенное рассеивание по Резиденции.
— Я легко запоминаю последовательности чисел, — злится Калеб.
— Не сомневаюсь. Но когда на тебя начнет действовать сыворотка смерти, твой разум может помутиться. Нужно, чтобы цифры и действия глубоко укоренились у тебя в голове.
Калеб вздрагивает, а я таращусь на свои ботинки.
— 080712, — покорно произносит он, — и нажать зеленую кнопку.
Кара сейчас сидит в диспетчерской, чтобы добавить в напитки дежурных успокоительное, а затем, когда все будут одурманены, отключить в Резиденции освещение. Как только она провернет это, мы отправимся в Оружейную Лабораторию, невидимые в темноте для камер наблюдения. Напротив меня на столе лежит бомба, которую дал нам Реджи. Она выглядит совершенно обыденно: черная коробка с металлическими зубцами по углам и дистанционным взрывателем. С помощью зазубрин ее легко прикрепить ко вторым лабораторным дверям. Первые — до сих пор не восстановили после нападения Ниты.
— Отлично, — резюмирует Мэтью. — Теперь нам нужно только ждать.
— Мэтью, — спрашиваю я, — ты не оставишь нас одних?
— Конечно, — улыбается тот. — Я зайду за вами, когда будет пора.
Калеб раскладывает перед собой костюм химзащиты, бомбу, рюкзак и внимательно смотрит на снаряжение.
— Я вспоминаю о том, как мы с тобой играли в «Правдолюбов», когда были маленькие, — произносит он. — Я тогда сажал тебя в кресле в гостиной и задавал тебе вопросы.
— Ага, — киваю я, прислонившись к лабораторному столу. — Ты еще считал мой пульс на запястье и говорил, что, если я солгу, ты тут же все узнаешь. Вот ужас.
Калеб смеется.
— Однажды ты призналась, что стащила книжку из школьной библиотеки, а в этот момент вернулась домой мама…
— И заставила меня пойти к библиотекарше и извиниться. Она еще всегда называла всех «барышня» или «молодой человек».
— А меня она, похоже, любила. Когда я вызывался дежурить и должен был расставлять книги во время обеденного перерыва, на самом деле я просто стоял и читал. Она несколько раз замечала меня за этим занятием, но никогда ничего не говорила.
— Правда? — и чувствую внезапный укол в груди. — Я не знала.
— Мы много чего не знали друг о друге, — он постукивает пальцами по столу. — Жаль, что мы не смогли быть честными с собой.
— Мне тоже.
— И сейчас уже слишком поздно.
— Не совсем, — я выдвигаю стул и сажусь. — Как насчет правдолюбов? Я отвечу на твой вопрос, а потом ты ответишь на мой. Только честно.
Он выглядит немного сердито, но соглашается:
— Как ты разбила стаканы на кухне, хотя заявила, что хотела протереть их?
— Калеб, ты чего? — я возвожу глаза к потолку.
— Хорошо, — он откашливается. — Ты действительно простила меня?
Смотрю на свои руки, лежащие на коленях. До сих пор у меня получалось разговаривать с ним непринужденно и по-доброму лишь потому, что я гнала прочь воспоминания о случившемся с нами у эрудитов. Но то, что он сделал, невозможно простить. Боль еще жива в моем сердце. Хотя, может, я постепенно забуду те горькие события и время окончательно притупит гнев и ненависть?
— Да, я тебя простила, — твердо говорю я и делаю паузу. — Или, по крайней мере, я отчаянно хочу тебя простить. Думаю, что фактически это одно и то же.
Его лицо проясняется. Встаю со стула, уступая ему место.
