Я заверил ее, что скорее сам натяну свою мошонку себе на голову, чем обижу Энджи, и Тина удовлетворенно кивнула: «Ну, вот и договорились».
— Убойная у тебя сестричка, — заметил я Энджи, опять лежа вместе с ней на кровати и просматривая икснетовские блоги. Мы только этим в основном и занимались: валяли дурака да лазили по икснету.
— Она, случайно, не произносила свою коронную фразу про мошонку? Это отвратительно. Знаешь, ей почему-то нравится слово «мошонка». Но ты не обращай внимания, тут ничего личного.
Я поцеловал Энджи. Мы стали читать дальше.
— Ты только послушай, — сказала Энджи. — «В грядущие выходные полиция рассчитывает осуществить от четырехсот до пятисот арестов в ходе предстоящей самой широкомасштабной на сегодняшний день операции против икснетовских диссидентов»!
Меня чуть не стошнило.
— Нельзя этого допустить, — сказал я. — Знаешь, есть ребята, которые сейчас джамят еще больше, просто желая доказать, что им море по колено. Ну не дурдом ли?
— А я считаю, что они молодцы, — ответила Энджи. — Пусть знают, что нас не запугать.
— Что? Нет, Энджи, нет! Мы не можем дать им повод бросить за решетку сотни ребят. Я сидел в тюрьме и знаю, что это такое. Там гораздо хуже, чем ты думаешь. Ты даже не представляешь, как там паршиво.
— У меня достаточно богатое воображение, — сказала Энджи.
— Ну все, хватит. Это слишком серьезно. Я не могу допустить новых арестов. А если буду сидеть сложа руки, то стану тем гадом, за какого меня держит Ван.
— Маркус, я прекрасно понимаю, насколько это серьезно. Ты думаешь, те ребята не знают, что им грозит тюрьма? Они, как и ты, борются за правое дело. Так поверь, что они делают это сознательно, предвидя последствия собственных поступков. И не тебе решать за них, бросить вызов опасности или спрятаться от нее.
— В моих силах остановить их, а значит, я несу ответственность за те самые последствия.
— Ты же все время отнекивался, когда тебя прочили в лидеры?
— И сейчас говорю, что никакой я не лидер. Но куда деваться, если люди сами обращаются ко мне? И если от меня зависит, останутся ли они на свободе, то я должен это сделать! Ну скажи, разве не так?
— Я могу сказать только, что ты готов рвать когти при первых признаках опасности. Боишься, что тебя вычислят. Думаю, ты дрожишь прежде всего за свою свободу!
— Ну, ты уж совсем меня с дерьмом смешала, — пробормотал я, отстраняясь от Энджи.
— Ай-ай-ай, бедненький мальчик! А кого чуть кондрашка не хватил, когда его в лицо назвали секретным-рассекретным ником?
— При чем тут это? И вообще, сейчас речь не обо мне, сама понимаешь. Энджи, ну почему ты такая?
— Почему ты такой! — сердито прикрикнула Энджи. — Почему у тебя не хватает смелости и воли оставаться тем, кто заварил всю эту кашу?
— Потому что это равносильно самоубийству!
— Какая же ты мелкая, трусливая дешевка, M1k3y!
— Не смей так обзываться!
— Ой-ёй-ёй, откуда что берется! Никак, ты осмелел, M1k3y?
Я слез с кровати, обулся, взял свою сумку и потопал домой.
> Почему я перестал джамить.
> Я никому ничего не указываю, потому что никакой я не начальник, несмотря на утверждения «Фокс-ньюс».
> Но я скажу вам, как сам лично планирую поступить, и если вы решите, что это правильно, можете последовать моему примеру.
> Я перестал джамить. По меньшей мере на этой неделе. А может, и на следующей. И не потому, что я испугался. Просто и ежу понятно, что на свободе лучше, чем в тюрьме. Дээнбисты придумали, как противодействовать нашей тактике, поэтому нам надо разработать новую тактику — не важно какую, лишь бы работала. Нет ни малейшего смысла в том, чтобы вслепую лезть в петлю. Это всего лишь джаминг, а обломиться за него может по полной катушке.
> Есть еще одно соображение. Если попадетесь на джаминге, дээнбисты могут через вас выйти на других ребят, ваших друзей и друзей ваших друзей. Заодно загребут даже тех, кто не пользуется икснетом, потому что ДНБ, как разъяренный бык, топчет всех подряд, им плевать, виноват человек или нет.
> Еще раз повторяю, я вам не указ.
> Но дээнбисты тупые, а мы крутые. Наш джаминг доказал, что им не под силу бороться с террористами, раз они не могут справиться с обычными подростками. А если вы попадетесь, они как бы окажутся умнее нас.
> НИКОГДА ИМ НАС НЕ ПЕРЕПЛЮНУТЬ! Мы самые крутые! Мы опять перехитрим ДНБ. Давайте вместе подумаем, как их снова опустить вместе со всеми козлами, которые объявили охоту на подростков!
Я разместил текст на своем блоге и лег спать. Я думал об Энджи.
Мы с Энджи не общались четыре дня, включая выходные, после которых закончилось мое двухнедельное отстранение от занятий в школе. Миллион раз я хотел позвонить ей либо отправить уже готовое сообщение по электронной почте или в чате, но так и не сумел собраться с духом.
И вот я вновь на уроке обществоведения, и миссис Андерсен, приторно улыбаясь, поздоровалась со мной и с комичной вежливостью поинтересовалась, как прошли «каникулы». Я пробормотал: «Никак», — и сел на свое место. До моего слуха донесся смешок Чарльза.
Темой урока было «очевидное предназначение» — теория, по которой американцам якобы самой судьбой предопределено править миром. Во всяком случае, это откровение следовало из объяснений миссис Андерсен. Она подбирала такие слова, будто нарочно провоцировала меня опять ляпнуть что-нибудь поперек и вылететь из школы.
Взоры целого класса устремились на меня, и я снова ощутил себя в шкуре M1k3y, предводителя икснетовского движения. Меня уже заколебало, что всем надо видеть во мне предводителя! Я хотел к Энджи.
Мне удалось продержаться до конца занятий, ничего не отчебучив. За весь день я не произнес, наверное, и восьми слов.
Едва прозвенел последний звонок, я ринулся прочь из дурацкой школы, на дурацкую улицу, к своему дурацкому дому.
Не успел я шагнуть из школьных ворот, как получил от кого-то настолько мощный толчок, что грохнулся на тротуар. Этим бараном оказался какой-то бомж, возрастом чуть старше меня. На нем было длинное засаленное пальто, обвислые джинсы и кроссовки в той стадии разложения, когда по ним будто прошлись топором. Грязные лохмы падали ему на лицо, а жидкая, ни разу не бритая бороденка уползала по горлу за вязаный воротник свитера непонятного цвета.
Все это я созерцал, лежа на тротуаре рядом с незнакомцем под недоуменными взглядами прохожих. Похоже, я очутился у него на пути, когда он двигал поршнями по Валенсии, не разбирая дороги и согнувшись под тяжестью рюкзака — тот валялся тут же, расползшийся кое-где по швам и весь в каких-то геометрических фигурах, нарисованных маркером.
