Все это я созерцал, лежа на тротуаре рядом с незнакомцем под недоуменными взглядами прохожих. Похоже, я очутился у него на пути, когда он двигал поршнями по Валенсии, не разбирая дороги и согнувшись под тяжестью рюкзака — тот валялся тут же, расползшийся кое-где по швам и весь в каких-то геометрических фигурах, нарисованных маркером.
Бомж с трудом поднялся на колени, покачиваясь взад-вперед, будто пьяный или сильно ушибся головой.
— Прости, приятель, — сказал он. — Я тебя не заметил. Ты как, в порядке?
Я принял сидячее положение. Вроде ничего не болит.
— Кха. Кажись, да.
Он поднялся на ноги и улыбнулся. У него оказались на удивление белые ровные зубы — хоть сейчас на рекламу стоматологической лечебницы. Я пожал его протянутую руку, она была сильной и твердой.
— Ну, прости еще раз. — Он выговаривал слова отчетливо, звонким голосом, хотя по внешнему виду я ожидал от него бессвязной, пьяной речи, типа того, как бормочут себе под нос алкаши, бредущие по Мишн поздней ночью неизвестно куда. Нет, так, как он, изъясняются интеллигентные продавцы книжных магазинов.
— Без проблем, — ответил я. Парень опять протянул мне руку.
— Зеб, — представился он.
— Маркус.
— Рад знакомству, Маркус. Надеюсь, когда-нибудь опять столкнемся!
Он засмеялся, подхватил свой рюкзак, развернулся на каблуках и зашагал прочь.
Это происшествие почему-то меня здорово ошарашило. Но дома я забыл о нем, когда мы с мамой вдвоем сели на кухне и принялись болтать обо всем, как в старые добрые времена.
Потом я поднялся к себе в комнату и тяжело опустился на свой рабочий стул. Заглядывать в икснет не хотелось. Утром перед школой я включил его ненадолго и убедился, что мое обращение вызвало бурю противоречивых суждений. Одни соглашались со мной, другие откровенно взбычились из-за того, что я предлагал им отказаться от любимого развлечения.
В моей прежней жизни я занимался одновременно кучей разных проектов, которые так и остались незаконченными. Например, собирал мини-видеокамеру из детского конструктора «Лего». А еще экспериментировал с аэрофотосъемкой с воздушного змея. Для этого я приспособил старый цифровой фотоаппарат, а спусковое устройство сварганил из силиконовой тянучки, которая растягивалась при запуске змея, а затем медленно возвращалась в первоначальную форму и приводила в действие затвор через равные промежутки времени. Еще я встраивал ламповый усилитель в старую, ржавую и помятую банку из-под оливкового масла, чтобы он выглядел археологической находкой, а в дальнейшем планировал приделать к нему порт для моего мобильника и акустику стандарта 5.1 в корпусах из консервных банок.
Я окинул взглядом все свои заготовки и наконец выбрал мини-видеокамеру. Складывать вместе пластмассовые кирпичики конструктора — сейчас самое подходящее для меня занятие.
Я снял с себя наручные часы, массивный перстень на два пальца с изображением обезьяны и ниндзя, готовых схватиться в поединке, и положил в шкатулку, где обычно хранил мобильник, бумажник, ключи, вайфайндер, мелочь, батарейки и кабели — в общем, всякое барахло, которым нагружал свои карманы и шею с утра перед выходом из дома. Короче, свалил я все это в шкатулку и вдруг заметил в ней какую-то незнакомую бумажку.
Я взял ее двумя пальцами: серенькая, измятая до ветхости, с опушкой по истертым краям и, очевидно, оторванная от края большего по размеру листа бумаги. Ее испещряли мельчайшие, старательно выведенные буковки. Я развернул бумажку: она сплошь была покрыта рукописным текстом, который начинался с верхнего левого угла одной стороны и заканчивался печатными буквами подписи в правом нижнем углу оборотной.
Подпись гласила: ЗЕБ.
Я сел за стол и принялся читать.
Привет, Маркус!
Я тебя знаю, а ты меня — нет. Все три месяца, минувшие со дня взрыва моста Бэй-бридж, я просидел в тюрьме на Острове Сокровищ. Я тоже был на прогулке, когда ты заговорил с той азиаткой, и видел, как тебя замесили. А ты молодец, не струхнул.
На следующий день у меня лопнул аппендикс, и после операции я очутился в изоляторе. На соседней койке со мной лежал парень по имени Даррел. У нас обоих лечение слишком затянулось, и к тому времени, как мы полностью оклемались, им уже было стремно выпускать нас на волю.
И тогда нас решили конкретно сдать в камеру хранения, то есть принялись шить дело. Допрашивали каждый день — ты знаешь, каково это, опускают по полной программе. Так вот, представь, что тебя мурыжат месяцами. В конце концов нас вместе сунули в одну камеру, естественно, с прослушкой, так что мы если базарили, то не по делу. Зато по ночам мы сдвигали наши подстилки и тихонько перестукивались азбукой Морзе (я не сомневался, что мое давнее увлечение радиолюбительством пригодится в жизни).
Поначалу на допросах нам гнали одно и то же фуфло, типа кто взорвал, как взорвал. Потом вдруг разговор зашел об икснете, и пошло-поехало. Мы в натуре вообще не в курсе, но они уже с нас не слезали.
Даррел сказал мне, что на допросе перед ним разложили арфидные клонеры, иксбоксы и прочие девайсы и стали допытываться, кто занимается их модификацией и где этому обучают. А еще Даррел рассказал о ваших играх и разных примочках, которыми вы пользовались.
Дээнбисты особенно интересовались нашими знакомыми и все спрашивали — кто ваши друзья, что можете о них сообщить, каковы их политические взгляды, есть ли у них проблемы в школе или с законом.
Мы прозвали эту тюрьму «Гуантанамо». Прошла неделя, как я выбрался оттуда, но там остается еще немало ребят и девчонок, чьи родители даже не подозревают, что их дети живы и находятся совсем рядом, посреди залива. В тихую ночь туда доносятся людские голоса и смех с городской набережной.
Я сделал ноги на прошлой неделе. Как — не скажу. Если эта записка попадет в чужие руки, лазейка может закрыться, и ею не воспользуются другие.
Даррел объяснил мне, как разыскать тебя, и взял с меня слово, если вырвусь на свободу, рассказать тебе обо всем. Я выполнил обещание и теперь сматываю удочки отсюда и вообще из Штатов. Гори они синим пламенем!
Не сдавайся. Они тебя боятся. Надери им задницу и за меня тоже. Не попадайся.
ЗЕБ
Дочитывать до конца мне мешали застилающие глаза слезы. У меня на столе всегда валялась пластмассовая зажигалка, с помощью которой я обычно расплавлял изоляцию на кончиках проводов. Я откопал ее среди прочего барахла и поднес к записке, понимая, что мой долг перед Зебом — не позволить чужим глазам увидеть ее, иначе веревочка могла потянуться за ним, куда бы он ни уехал.
