Короче, когда есть стало совсем нечего, Рада бросила школу и пошла работать на пересылочный пункт — на грязную работу для экономии брали детей. А когда на те гроши, что там платили, даже после двух смен подряд стало совсем невозможно жить, стала побираться, а потом прибилась к ватаге Свистка… в общем, ей было не до Злобной Кисы. И вот на тебе, негаданная встреча.
Платьишко с оборочками на ней поистрепалось, и кудри засалились, но личико осталось прежним, как и выражение на нем — глубокого презрения к существам низшего порядка. Неизвестно, узнала ли она Раду. Во всяком случае, не поздоровалась. Но она вообще никогда не здоровалась — считала это ниже своего достоинства.
Раду это нисколько не волновало. Киса, какая бы она ни была злобная, драться не полезет. А тут есть такие бабищи… хуже всякого мужика.
И как сглазила. Одна такая — поперек себя шире, и как это ее во время голода на мясо не пустили, сипло вопросила:
— Эй, мелкая, курево есть?
— Откуда? — хмуро отозвалась Рада.
— Откуда все берут. Отрабатывать будешь за прописку. А пока место твое будет здесь. — Она указала на угол, где бетонный пол не был прикрыт матрацем.
Рада спорить не стала. Отрабатывать всегда приходится. И про прописку она кое-что слышала. Ладно, не избили сразу.
— Ты бы, Шконка, на ребенка бы не гавкала, — сказала какая-то девушка, через которую Раде пришлось перешагнуть, забираясь в угол. — Или взрослых боишься?
— Уж не тебя, кляча дохлая!
Заступница Рады и правда красотою не блистала. Даже совсем наоборот. Молодая — это верно, но собою дурна — костлявая, с жидкими волосенками. За что бы ее ни взяли — уж верно, не за проституцию.
— Не выпендривайся, Нолу, — сказала другая девушка, сидевшая на нарах с краю. — Ввяжешься в драку, а мне потом опять тебя отбивать.
Эта девушка была ровесницей костлявой Нолу, и это единственное, что их роднило. Рада аж засмотрелась. Тонкое, правильное, хотя и исхудалое лицо, гордая посадка головы, покатые плечи, изящные руки с длинными пальцами — Рада таких девушек видела раньше только на картинках в довоенных журналах, где печатались фото актрис и дочек аристократов.
Только не было на этих актрисах и дочках таких потрепанных платьев, и пышные волосы не были подстрижены под ноль.
Странно, что при такой красоте она не нашла себе хорошего покровителя. Или, может, как раз нашла, за это и сидит…
Нолу пробормотала в ответ что-то неразборчивое.
— А как здесь отрабатывают? — спросила у нее Рада. Обращаться к красивой девушке она не решилась.
— Как везде, — сказала Нолу сварливо. — Пайку отдавать будешь, это непременно. Может, парашу мыть заставят. Или надзирателям отдадут на «праздник новоселья».
Рада кивнула. Действительно, как везде.
— А тебя за что взяли-то? — полюбопытствовала Нолу.
— Да так… — с ответом Рада не спешила. Тощая девица вполне могла оказаться «наседкой». — А тебя за что?
— Ну, жетоны на рынке продавала… — Жетонами на питание не спекулировал только ленивый, но иногда за это все же заметали.
— Ты ей еще расскажи, что сама эти жетоны и напечатала, гордость технического факультета… — заметила красивая девушка.
— Сама? Круто! — восхитилась Рада. Она в первый раз видела настоящую фальшивожетонщицу, и Нолу, несмотря на свою некрасивость, сразу выросла в ее глазах.
— Ну и гордость, — заявила Нолу. — Все говорили, что не поступлю, что не женского ума это дело, а я вот поступила!
— Ну и на что теперь твой диплом годится? Матрицы для фальшивых жетонов и без диплома клепать можно…
Нолу хватанула ртом воздух, как будто собиралась закричать в ответ что-то очень сердитое, но вдруг сдулась, словно лопнувший пузырь. Пробормотала:
— Можно подумать, Теу, от твоего балетного училища был какой-то толк.
— Может, и был. — Красивая Теу как-то нехорошо усмехнулась, потом примирительно сказала: — Ладно, вся наша учеба и все достижения по нынешним временам — псу под хвост…
— Все равно сейчас лучше, чем раньше, — заявила Рада. Ее удивляло, что к разговору Нолу и Теу больше никто не присоединяется, все бубнят о чем-то в стороне, а ведь интересно же! Она была готова к тому, что ей как мелкой велят заткнуться, однако Теу отозвалась:
— Лучше? Это чем же?
— Вообще-то в сравнении с войной и вправду лучше, — сказала Нолу. — Не бомбят по крайней мере. И продукты хоть какие-то появились.
— Нет, я про старый режим, — поправилась Рада.
— Это чем тебе теперь лучше стало? — Теу впервые поглядела на нее внимательно. — Родителей небось нет? И в школу, поди, не ходишь? И сама-то ты в кутузке… и тебе лучше?
Рада при каждом вопросе утвердительно кивала головой, а потом убежденно сказала:
— Лучше. Сейчас налоги отменили — это раз. За квартиру, за свет, за воду не платим — это два. Жетонную систему для всего населения ввели — это три…
— Слушай, малявка, а как рассуждает!
Но Теу рассуждений этих не оценила.
— Это кто ж тебе такие мысли внушил? Не сама ведь додумалась, верно?
— Так мой дядя говорит.
— И кто ж у тебя дядя — правительственный чиновник, что ли?
— Нет, он профессор. Палеонтолог. — Это слово Рада в отличие от «пенитенциарной системы» выговаривала без запинки, поскольку привыкла слышать его чуть ли не с пеленок.
— И то, что ты, профессорская девочка, по улицам шляешься и побираешься, а может, и что похуже творишь, — это хорошо?
— Да уж лучше, чем по восемнадцать часов за смену посуду мыть… Конечно, приличную работу найти было б лучше, но если нет ее — надо побираться или еще чего. Мне без этого нельзя, мне семью кормить надо.
Нолу сердито заметила:
— Приличную работу ей… вот мелочь обнаглела. Тут с университетским образованием работу не найти… — А Теу пробормотала что-то малопонятное насчет «не знаю, как посуду, а мозги им промыли капитально»…
Тут их прервали, потому как принесли хлеб и баланду. Пайку хлеба жирная Шконка отобрала, потому что положено так, а баланду разрешила оставить. И о чем-то пошепталась с надзирательницей, косясь на Раду. Пока она хлебала, ей лихорадочно зашептали прямо в ухо:
— Ты чего с ней разговариваешь? Совсем с ума спятила?
Злобная Киса подобралась к ней на четвереньках и говорила очень быстро и тихо, косясь на Теу, стоящую у бака с миской в руках, словно княгиня на приеме.
— А что такого?
— Она ж из этих… из припадочных. — Киса как благовоспитанная девочка не употребляла слова «выродок», считая его неприличным. — А они ж, говорят, заразные, вот подцепишь от нее… тут только одна костлявая не боится с ней говорить, так она и без того уродина, хуже ей не будет…
