— Шёл бы ты своей дорогой, хороший человек! — крикнул Культя попрошайке. — Не видишь разве, что нам не по пути.
— У нас у всех один путь — к светлой заре Коммунизма.
— Это мы к заре пойдем, а твоя дорога — в беспартийные.
— Недушевные вы люди, — с обидой в голосе забормотал Сява. — Твердолобые и твердокаменные. Басенька таких не любит. Пойду-ка, пожалуй, я других людей искать. В наш город много всякого народу забредает. Идут и идут, и куда идут? Зачем идут? Хоть утром, хоть вечером — всё идут и идут. Уж каких только людей я не видывал. И злых, и тупых, и твердолобых, вот как вы, например…
Кнут сжал челюсти и двинулся на попрошайку. Тот попятился, не позволяя сократиться расстоянию, и продолжал выкрикивать:
— А знали бы вы, как много хороших людей приходит! Даже не просто хороших, а прямо-таки отличных. Замечательных. Просто превосходных. Они меня и накормят, и напоят, и вежливо поговорят. А я их Васенькой попотчую. Угощу. Они с Васенькой побалуются, порезвятся, и давай опять меня кормить, поить. Вот какие люди. А вы…
Кнут угрожающе затопал ногами. Попрошайка взбрыкнул и, как вихрь, унёсся из поля зрения. Даже ветерком дунуло.
— Слава Кузьмичу, кажется, отвязались, — озадаченно покачал головой Кнут. — Ну и трепло.
— Действительно, — согласился Культя. — Вот уж трепло, так трепло. Такое трепло, аж в голове звенит. И не просто звенит, а прямо гудит, или даже грохочет. Как будто кто-то тазом по башке заехал. Или врезал? А может быть — долбанул? Или треснул? Или задубасил?
Кнут дал критику затрещину.
— Ой, — вздрогнул Культя. — Кажется, полегчало. Спасибо.
— А не попить ли нам сегодня пивка? — предложил Кнут после того, как они с Культей, посетив рынок, прикончили продукты.
— Попить оно, понятное дело, вроде бы как и можно, — высказался Культя. — Но вот, как бы это сказать, имеются по этому поводу некоторые сомнения.
— Гм-м?..
— Относительно моральности данного деяния. Не потакание ли это тлетворным прихотям?
— Ты что, пива никогда не пил?
— Пил, разумеется, но всегда сомневался.
— Сомневался? В чем? Способностями ты не обделен, соответственно имеешь полное право позволить себе потребности, пусть даже и те, которые не доступны рядовым Коммунистам.
— У преданного члена Партии не должно быть потребностей, подозрительно граничащих с прихотями, — упрямился Культя. — Настоящий Коммунист должен кушать, сдавать Кал колхозникам, Партвзносы — Секретарям, да сплачивать свои ряды вокруг любимой Партии, которая обеспечила ему возможность жить в стране, первой в истории человечества завершившей строительство Коммунизма. Все остальное — лживые ценности капиталистов.
— И бабы? Про их потребление Члены Политбюро тоже не дают наказов.
— Бабы? — Культя зажмурился. — Бабы — это бабы.
— По-моему, есть способности — потребляй, что хочешь. Секретари — вон, когда собирают Партвзносы, — принимают не только картошки и тыквочки, а и пиво, и крыс, и опарышей, и другие деликатесы. И все это, заметь, они везут в Хремль, нашим горячо любимым Членам Политбюро. Сам, небось, не раз видел.
— Видел. Ну и что? Да эти люди… Своим трудом! Своей неустанной заботой! Мобилизующей! Вдохновляющей! На подвиги! На борьбу! За Правое Дело Партии! Да они! Они!.. А что я?
— Лучше скажи, что тебе фантиков жалко, — продолжал подначивать Кнут.
— Мне? Ну, жалко. Вот если бы на Правое Дело…
— На какое?
Культя растерялся. Он, безусловно, знал, что Правое Дело Партии победит. И ради этой победы готов был на все. Но на что конкретно — не знал. Все вокруг постоянно к чему-то призывали, но ничего, согласно этим призывам, не делали. Так уж было заведено. Поэтому, не подвергая ни малейшему сомнению правильность провозглашаемых лозунгов, жители Коммунякии тихо и мирно занимались своими делами, а вовсе не неслись громить окопавшихся за рубежом капиталистов или ещё теснее сплачивать свои ряды вокруг любимой Партии. В пытливую голову Культи даже прокрадывалась крамольная мыслишка, которую он, впрочем, благоразумно никому не высказывал, что теснее сплачивать свои ряды уже невозможно. Ведь сколько лет их уже сплачивали и сплачивали, всё теснее и теснее? Есть же какой-то предел, за которым, по здравому рассуждению, Партия будет элементарно раздавлена? И даже рассматривая это дело не конкретно, а образно, опять получаем несуразицу. Если, например, сегодня мы ещё больше сплотили свои ряды, значит, вчера они были менее сплоченными? Но вчера мы их тоже сплачивали. И позавчера, и ещё раньше, и ещё… Значит, совсем недавно наши ряды вовсе не были сплоченными? Нелепица какая-то…
Опасные эти размышления оборвал Кнут, заявивший, что первые две кружечки ставит он. Культя тут же отбросил все сомнения и побежал к пивнушке, обгоняя не только своего товарища, но и многих других Коммунистов, стремившихся в том же направлении. Навстречу тоже происходило некоторое движение, но менее целенаправленное, поскольку обслуженные клиенты страдали сильной потерей координации.
Заведение, в которое заявились приятели, выглядело прилично. Оно располагалось внутри удачно рухнувших стен старого гриба и представляло собой уютное помещение, в котором на бетонных обломках восседали и возлежали местные любители пива.
Друзья шагнули внутрь и, пихаясь-толкаясь, по рукам, ногам и головам, стали пробираться вперёд. Вырубала расчищал путь увесистыми затрещинами. Возле стойки, искусно изготовленной из глыбы полированного асфальта, орудовал бармен.
— Два пива, — потребовал Кнут, швырнув на стойку фантик.
Бармен изучил бумажку, цокнул языком, зачерпнул из железной бочки черпаком, не скупясь, по самые края, налил две глиняных кружки. На сдачу кинул половинку корявенькой картошки.
— Добавь чуток, во Славу Кузьмича, — попросил Кнут. На срез картошки легли два жирненьких розовых опарыша.
— Ух ты! — обрадовался критик, увидев угощение. — Обожаю пиво с солёненьким. — Он схватил червячка, положил на язык и начал цедить напиток длинными глотками.
— Твоя очередь угощать, — напомнил Кнут после того, как Культя вытряс последние капельки в рот.
— А как же, — согласился критик. Он встал, расправил плечи, вдруг почувствовав себя таким же сильным, как вырубала.
— Два пива, крысу да пясточку опарышей, — крикнул Культя, взмахнув фантиком.
Бармен чуть-чуть сфокусировал взгляд на фантике и стал полировать тряпочкой асфальт.
— Ты что, оглох что ли?
— Одну кружечку, так и быть, налью.
— Одну? За фантик? Такого некачественного пива?
