— Но сейчас не смутные времена, — возразила Марина.
— Угу, — сказал Гусев.
— Понимаю, что тебе это кажется дикостью, но система стабильна.
— Слишком мало времени прошло для таких выводов, — сказал Гусев. — Поговорим об этом лет через пятьдесят.
— Поговорим, — пообещала Марина.
Тем же вечером, но много позже, после второй бутылки вина, нескольких часов приятного неторопливого разговора и поездки на такси, они целовались в полутьме единственной гусевской комнаты. Однако, разложив диван и помогая Марине снять одежду, Гусев нежно, но очень тщательно обыскал ее тело на предмет наличия нам нем миниатюрных динамиков и микрофонов.
Утром ему стало за это нестерпимо стыдно. Чувствуя себя последним ничтожеством и негодяем, Гусев выплелся из ванной, направил свои стопы на кухню и уселся за барную стойку с самым виноватым видом. Марина варила кофе и жарила яичницу.
— Прости, — сказал он. — Наверное, это была ошибка.
— Тебе удалось найти те самые слова, которые способны сделать счастливой любую женщину, — сказала Марина. — Особенно утром.
— Просто я внезапно осознал, что я тебя не достоин, — сказал Гусев. — Ты заслуживаешь кого-нибудь получше.
— А кого же заслуживаешь ты? — поинтересовалась она.
— Я знаю? — вздохнул Гусев. — Наверное, никого.
— Дурак ты, Антон.
Гусев не любил собственное имя (а от песни «Антошка, Антошка, пойдем копать картошку» его просто передергивало), но ему нравилось, как оно звучит из ее уст.
— Дурак, — покорно согласился он.
— К тому же, я не помню, чтобы мы вчера клялись друг другу в вечной любви.
— Мы не клялись.
— Тогда к чему это все?
— Я зрю в будущее, — сказал Гусев. — Ты мне очень нравишься, и я, наверное, начну за тобой ухаживать и всячески добиваться.
— И это проблема, потому что…
— Потому что ты можешь поддаться, — сказал Гусев. — В то время, как заслуживаешь кого-то получше. О чем я тебя и предупреждаю.
— Самое романтичное, что я слышала в последнее время.
— Прости, — снова сказал Гусев. — Мне семьдесят лет, у меня старческий маразм.
— Завтракать будешь, пенсионер?
— Буду.
После завтрака Марина ушла к себе, сославшись на накопившееся домашние дела, а Гусев занялся очередными изысканиями в интернете.
Технически клонирование человека было вполне возможно, однако запрещено во всех цивилизованных странах мира. А нецивилизованные страны соответствующей базой все-таки не обладали. В России клонированные было признано преступлением особой тяжести. Это означало, что число государственных обвинителей на каждого обвиняемого может быть больше одного. По суд бы пошли все причастные, начиная от ведущих специалистов и заканчивая чуть ли не уборщиками, так что Гусев счел риски чрезмерно большими. Возможно, клонов изготовили где-нибудь в Азии, а потом ввезли в страну под видом обычных близнецов. Или по одному.
Проследить биографию обоих Гусеву удалось только до детского дома, и ни в одном из общедоступных источников не указывалось, как они там появились.
Прибегать к услугам хакеров, помня о судьбе Хомяка, ему не хотелось. Он был почти уверен, Хомяка убили не случайно, а именно за то, что он накопал лишнего.
Какой-нибудь профессиональный наемник легко мог затеряться в толпе обычных игроков и выдать умышленное убийство за попутный ущерб. Макс был прав, информация оказалась чересчур опасным товаром.
Кстати, Березкин о Максе знал, и это еще раз подтверждало, что за каждым шагом Гусева следили с самого начала.
Найденная в сети информация про экстрасенсов и прочих людей с паранормальными способностями подтверждала слова Марины. Экстрасенсов было много, впрочем, их было много всегда, особенно в девяностые, когда любая газета пестрела объявлениями от всевозможных гадалок, деревенских знахарок, черных, белых и серобуромалиновых колдунов, потомственных ведуний, энергетических магов с чистыми чакрами и прочих шарлатанов. По мнению Гусева это доказывало только то, что в окружающем его мире все еще пребывает достаточное для прокорма этих сомнительных деятелей число идиотов.
В дверь позвонили.
Почти уже привычным движением Гусев взял в руки пистолет и пошел смотреть, кого там опять принесло. Принесло Березкина.
— Чего надо? — недружелюбно спросил Гусев.
— Извиниться хочу, — всем своим видом Березкин показывал, что виноват. Что ему стыдно, он сожалеет и никогда больше так не будет. — Мне сказали, что ты обязательно придешь, сказали, что тебе нужно рассказать… ну, то, что я рассказал, и что это для твоей же пользы. Я спрашивал, зачем это, но они не объяснили. Только говорили про пользу и про то, что ты…э… эмоционально нестабилен. Они мне денег предложили, и я согласился. Их человек мне реплики подсказывал, ну, ты знаешь.
— Знаю, — подтвердил Гусев. — А они тебе не рассказали, откуда ты такой на меня похожий нарисовался?
— Нет. И еще сказали, что если я буду задавать лишние вопросы или еще как-то пытаться это выяснить, они меня убьют.
— Убьют, — равнодушно согласился Гусев. — Они могут.
— Даже не спросишь, кто они такие?
— А ты знаешь?
— Нет. Они не представились. Но люди серьезные, это видно.
— Сюда тебя тоже они прислали?
— Нет, я сам.
— Почему?
— Ну… не знаю, не чужие же.
— Чужие, — сказал Гусев. Он Березкина ни в чем не винил, но общее ДНК не делало их друзьями. Даже родственниками, по большому счету, не делало. — Ладно, я тебя прощаю. Можешь идти.
— И все?
— А что еще? — спросил Гусев. — Если тебе этого для прощания мало, то будь осторожен, держи хвост пистолетом и так далее по списку.
Гусев закрыл дверь и даже не стал подсматривать в глазок, стоит ли там Березкин или уже ушел.
Это ему было совершенно неинтересно.
Первый канал, воскресный вечер, прайм-тайм, прямой эфир.
— Антон, вы до сих пор работаете дворником? — лысина ведущего в свете софитов блестит так же ярко, как и лысина самого Гусева.
— Нет, на прошлой неделе я зашел на старое место работы и официально оттуда уволился. Так что теперь я обычный российский безработный.
Легкий смех и аплодисменты в зале.
— И чем вы планируете заняться теперь?
— Не знаю, — говорит Гусев. — Я еще точно не решил.
— Но какие-то планы у вас же должны быть?
— Может быть, я вернусь к прежней профессии, — говорит Гусев. — Конечно, мне придется кое-что подучить, закончить какие-нибудь курсы повышения квалификации, и кто-нибудь из работодателей будет настолько добр, что возьмет меня к себе стажером.
