землю, отпустила. Та пошатнулась, сделала пару шагов, упала – полет вниз и драконья лапа не оставили ее невредимой, – но все ж пыталась отползти от нее подальше.
– Тебе придется стать сильнее, – сказал ей дракон.
Женщина замерла – ровно на мгновение, достаточно, впрочем, долгое, чтобы дракон, бывший некогда Вероникой Вулф, добавил:
– Гораздо, гораздо сильнее.
Женщина сорвалась с места и бросилась прочь со всех ног – хромала, но все равно неслась, – и исчезла за углом, и больше не оглядывалась.
Дракон… богиня осталась стоять на мостовой, глядя ей вслед.
Почему она ее спасла? Все равно ей не выжить в огне и опустошении, которым богиня собиралась предать остаток города. Ее жизнь не имела значения – ничтожная блошка среди миллионов других.
– Даже когда я сама была такой же блошкой, – вслух сказала она.
И все равно – да, спасла.
Она помотала головой, вытрясла эти неудобные мысли. Взревела. Рев отразился эхом от домов, взмыл над криками толпы, над воющими повсюду сиренами, над дальним урчанием приближавшихся новых военных самолетов. Снова взревела. И снова, и снова.
А потом взлетела и закончила уничтожение города.
Несколько часов спустя она стояла на гребне горящего холма. От окрестностей не осталось ничего: ни домика, ни человечка, ни следа жизни… ни даже дерева или цветка. На склонах у нее за спиной горели высотки – и не как-нибудь робко тлели, а полыхали, как адские жерла, испуская усеявшие горизонт дымные смерчи.
С воды тоже поднимался дым. Туда она отправила еще с десяток истребителей – и им, увы, никто не помог, потому что доки тоже горели. Мосты в город и из города она тоже разнесла, и люди, которым повезло (или нет?) остаться в живых, теперь пытались переплыть на другой берег, барахтаясь в ледяной воде. С холма ей было видно, как они тонут.
Той женщины она больше не видела. Видимо, погибла вместе с другими. Многими-многими другими.
Да, она победила. Она пришла и взяла. Один-единственный дракон стер с лица земли крупный американский город – за одно-единственное утро. Она даже почти не устала… хотя, если так рассудить, отдых ей все же не помешает.
Когда родятся ее малыши, она подарит им целый мир, который у нее отобрали.
Все-таки интересно, как дела у той женщины в длинной юбке?
Нет. Неинтересно.
Не будем забывать, что сегодня был за день. Потому что сегодня она нанесла этому миру первый сокрушительный удар. На том городишке в горах она всего лишь поразмялась – перед настоящим делом.
Теперь она сокрушила целый нормальный город. И сокрушит еще больше.
Реальности придется подвинуться, чтобы дать ей место.
Зачем же еще нужны богини?
– Да, сэр, – сказал в трубку агент Дернович, – понял, сэр.
В отличие от Гарета Дьюхерста в том, прошлом мире, Дарлин держала дома телевизор. Смотреть, правда, было особенно не на что – в смысле, никаких деталей: ни одна съемочная группа не смогла проникнуть в гибнущий Сиэтл, – но даже кадров, сделанных издалека, из Бельвю, что на другом берегу озера Вашингтон, с островов в Пьюджет-Саунд, было более чем достаточно.
– Кажется, от Сиэтла не осталось вообще ничего, – говорил диктор национальной программы новостей, явно не способный изгнать из своего профессионального голоса шок и ужас. – Там живет полмиллиона человек. Мне сообщили, что в рабочий день вроде сегодняшнего к ним добавляется еще полмиллиона. Никаких официальных данных о выживших пока нет, но, судя по тем немногим кадрам, что мы смогли увидеть, масштаб жертв просто катастрофический…
– Вон он опять! – встрял в монолог его коллега.
Над десятками колышущихся вдоль горизонта дымных столбов всплыл силуэт дракона.
Оба диктора смолкли.
Дракон распахнул крылья, явив себя миру во всем недвусмысленном великолепии, после чего ушел в облака и пропал.
– Вынужден напомнить, это была… гм… натурная съемка в реальном времени, – подал голос первый ведущий, – и у нас до сих пор нет никакой официальной информации о том, что именно случилось в Сиэтле или что это за… существо…
– Это мог быть воздушный летательный аппарат, – быстро сказал второй ведущий. – Наверняка советский. Это могло быть объявление войны.
– Несомненно, это оно, – подтвердил первый, все еще таращась на кадры хроники, хотя ничего, кроме горящих развалин, там больше не показывали. – Но, по мне, это совершенно не похоже ни на какой летательный аппарат, Тед. И, уверен, наши зрители со мной полностью согласятся.
– Поразительно, – сказал Казимир.
– Что именно? – не поняла Сара.
– Он видит то, что есть. А не то, что ожидает увидеть, как тот, второй человек. Среди людей это редкий талант.
– Понимаю, сэр, – говорил в телефон агент Дернович. – Я только хочу сказать, у меня есть веские основания полагать, что… объект в самом скором времени двинется в мою сторону, и в интересах национальной безопасности, чтобы нам было что ему противопоставить – кроме меня и моего табельного оружия.
– Мы не сможем ее остановить, – тихо проговорила Сара.
– Она все равно явится, – заверил ее Казимир. – И пророчество гласит, ты окажешься точно в нужное время и в нужном месте, чтобы помешать исполнению ее планов.
– Мы и дальше будем игнорировать тот факт, что в прошлом мире твое пророчество напрочь не сбылось?
Казимир поежился.
– Ох уж эти пророчества. Иногда приходится импровизировать по обстоятельствам.
– И, по-твоему, это должно нас утешить?!
– Спасибо, сэр! – агент Дернович повесил трубку и посмотрел на них. – Поздравляю, у нас есть армия.
У Хью была машина. Он сам ее купил, подрабатывая после школы. Ужасно длинная, голубого цвета, без единого пятнышка – даже в скверную погоду. Он заботился о ней, как о родной: увидел какую-то пылинку, стер ее пальцем – и лишь затем они с Малкольмом вскочили внутрь и помчались на север.
Ехали они и правда очень быстро. Раз! – и проскочили границу. Малкольм все равно успел распаниковаться, но их не то что не остановили – даже ручкой вслед помахали! До адреса, который назвал тогда Нельсон, было еще миль сорок пять. Нет, все-таки события развивались с дикой скоростью.
– А ты… – Хью покраснел так неистово, что даже на шею хватило. – Кроме того, что целовался с мужчиной, ты…
– Да, – помог ему Малкольм.
– И потом тебе не было стыдно?
– Совершенно нет, – Малкольм нахмурился. – Да и с какой бы стати?
– Потому что это… ну, сам знаешь… – ужасный грех.
– Перед кем это?
Хью проглотил слюну.
– Перед Богом, наверное. Люди ненавидят это. Ненавидят таких, как я.
– Это они виноваты, не мы.
Хью аж повернулся посмотреть на него.
– Да, – твердо сказал Малкольм. –
