– Спасибо, – холодновато поблагодарил разведчик.
– Но у этого плана есть уязвимое место.
– Какое?
– Наш генералитет. – Он скупо улыбнулся. – Господ генералов придется выпустить, не так ли? Солидный, женатый народ. Главное несчастье для контрразведки – жена – Господин президент тоже женат! – бухнул командующий ВВС со свойственным этому роду войск залихватским либерализмом.
– Вы хотите сказать, что мы не можем изолировать господина президента? – глаза разведчика словно бы покрылись инеем. – Справедливое замечание!
– Обсудим, господа! – остановил эту маленькую перепалку начальник генштаба. – Имею самые широкие полномочия от главнокомандующего. Готов утвердить любое подходящее решение. Прошу высказываться. Итак, господа?
– Господин мэр болен, – сказала Жюстипу заплаканная негодующая секретарша, – он не может вас принять.
– Ах, не может?! – прошипел Жюстип, отворяя пинком дверь в кабинет. – Ах, болен!.. – Он осекся.
В кабинете стоял запах эфира и другой медицинской пакости, а также дегтя, каковым еще разило от г-на Эстеффана, несмотря на белый халат и предварительные гигиенические процедуры. Г-н Эстеффан держал шприц.
Г-н мэр, видать, выбыл из строя надолго. Он сам занимал теперь бедный клеенчатый диванчик, лишаясь возможности сдать сей в аренду охотнику-миллионеру. Впрочем, охотник вместе с челядью и коллекцией драгоценных ружей все равно уже отбыл, и Жюстип хорошо знал куда.
На груди мэра возвышался мешочек со льдом. На полу стоял тазик для кровопусканий – и он определенно применялся!.. На столе – прибор для переливания крови, этот еще не был применен.
Завидев Жюстипа, мэр попытался подняться, г-н Эстеффан остановил его. Слабым голосом мэр произнес:
– О боже, что с вами, господин Жюстип?
– Со мной? – повторил Жюстип. Врываясь в кабинет, он точно знал, что будет с мэром! Но рыхловатое тело на диванчике не было мэром, оно было почти что ничем. Мешочек со льдом, от которого сквозь рыжеватую поросль сочились ручейки на дерматин, выглядел почему-то всего убедительней. Ярость, бессилие, стыд и досада душили Жюстипа, взаимно гася друг друга.
– Да, с вами, господин Жюстип! – прошептал мэр, вдруг прыснув бессильным смехом.
Вопрос, и верно, стоило задать. Лоск г-на Жюстипа был буквально разодран в клочья, остатков элегантного костюма не хватило бы на приличную набедренную повязку. Секретарша в приемной размышляла о том, что ратуша не место для благовоспитанных девушек, багровые пятна на ее щеках прямо-таки прожгли добротный слой пудры!
Жюстип рухнул на стул.
– Скоты! – сказал он.
– Господин мэр, вам трудно говорить, – сказал г-н Эстеффан. – Если позволите, я задам необходимые вопросы господину…
– Жюстипу, – прошептал мэр и сделал легкое движение рукой. – Жюстип – Эстеффан…
– Гвардейцы разбежались, – сказал Жюстип, – по чьему-то сигналу! Не только разбежались: приняли участие! Они все теперь там – гвардейцы, туристы… – Он безнадежно махнул рукой. – И даже солдаты!
– Где? – спросил мэр. В его голосе возникла признаки тембра.
– Где же – в лесу, – отвечал Жюстип. – все в лесу! Мэр следил за ним из-под опущенных век. А Жюстип, кусая губы, вспоминал тот миг, когда слабый заслон вдруг растаял, а его самого завертело, как юлу в водовороте, лишенного возможности применить оружие, бессильного, швыряло, терзало и, наконец, оставило – почитай, в одних бинтах. Ярость снова охватила его.
– Я убежден, что вы имеете к этому непосредственное отношение, господин мэр, – сказал он.
Выйдите, Эстеффан! – прошептал мэр и жестом пресек возражения.
– Мальчишка! – сказал мэр, не без труда усевшись. Мешочек шмякнулся на пол, мэр вытер грудь простыней. – Я давно перешел на покер, хотите знать, а ваши игрушки…
– Игрушка? – звонко повторил Жюстип. – Я не рыба, не глушите меня! Мне наплевать, что тайная полиция не ладит с контрразведкой. Хотите объяснений – требуйте их, могу намекнуть – у кого. Но не советую.
– Вот как? – сказал Жюстип, глядя расширившимися глазами.
– Ага, так. Я потребитель, пользуюсь плодами конкуренции. Вы портили мне лучший аттракцион, я распродал больше восьми тысяч входных билетов, должен был вернуть деньги, то есть их потерять!.. Помогать вам за этот грабеж? Получая противоречивые распоряжения, выполняй те, которые выгодны, выгодны городу. – таков мой девиз. Исходя из него, я помог господам генералам, но не спрашивал, почему им этого захотелось!
– В какой форме передан был приказ?
– Я не помешаю вам самому выяснить. Не это важно. Ваш прежний приказ в силе?
– Не отменен…
– Превосходно! – мэр потер одну пухлую ладошку о другую. Публика получила свое, претензии не принимаются – тем более, что они удовлетворены отчасти за счет декретных сумм военного ведомства; туристы в штатском! – тут он даже захихикал. – Но мне тоже теперь ни к чему, чтобы затаптывали мои участки и портили мой лес. Что ни говорите, это законная собственность. Решать будет суд, а не вы. Погуляли – довольно! Давайте исполним теперь ваш приказ. Хотите вышвырнуть всю эту публику вон, до генералов включительно?
– Хочу! – молитвенно произнес Жюстип.
– Сейчас вас оденут, – сказал мэр, поднимаясь с дивана. – Нам понадобятся противогазы!
***
Но Жюстипу потребовалось еще и умыться: он принялся обдирать с головы бинты, мэр с содроганием готовился увидеть раны и запекшуюся кровь, но голова тайного агента оказалась целехонька, только волосы была склеены каким-то стекловидным составом, Жюстип принялся с остервенением драть их ногтями.
– Найдется ацетон или бензин? – спросил он. У секретарши нашлось. Жюстип провонял ацетоном всю ратушу, сделав воздух пожароопасным, а потом долго плескался под душем, оборудованным по указанию г-на мэра в закутке за кабинетом, разумеется, за счет муниципальных средств.
***
Когда открытый серебристый "Чеппелино" отчалил наконец от подъезда ратуши, город был снова пуст, как в доброе старое время, которое мэр нередко с умилением номинал в своих публичных речах.
Почти пуст: у фонтана, под окнами президентши, маячил все тот же, успевший примелькаться, молодой человек, измученный долгим ожиданием и приставаниями патрулей, которые были теперь там же, где все.
Его фигура весьма удачно дополняла группу леденцовых рыб, смотрел он, как я они, вверх, туда, где за окнами металась Она, в материнском отчаянии повторяя обеты, из-за которых он, собственно, и страдая…
