— Жив? — коротко поинтересовался оракул, когда я ответил, прижимая коммуникатор к уху, одновременно удерживая тяжелый металлический корпус на плече.
— Вроде да.
— А дышишь так, словно только что из драки выполз.
Я медленно опустил подводную часть мотора в бочку. Закрепил его на краю, надежно закрутив струбцины, и только после этого спросил:
— Ну?
— Я перешлю тебе информацию, — отозвался Герард серьезно. — Изучи.
— Что-то важное?
— Я был в шахтах Полиса. Увидел много интересного. Хочу, чтобы ты посмотрел, вдруг опознаешь что-нибудь.
— Неужели я получил допуск к высшим знаниям Олимпа мира снов? Думал, меня подвергли остракизму.
— Не понимаю твоей иронии, — отозвался оракул, и голос его опасно завибрировал.
— Ладно, присылай, — поспешил сказать я, проще сразу согласиться, чем выслушивать громогласные упреки в непрофессионализме.
— Кстати, узнал кое-что про твоего погибшего борца, — сказал Герард на тон ниже, — его накачали нейротексом. Слышал о таком?
— Что-то из биоинженерии?
— Нейропротектор. Вещество, без которого не будут функционировать искусственные тела. Обычным людям придает сил, ловкости, выносливости, и убивает во сне.
В черной воде бочки отражался белый металлический кожух, которым был закрыт мотор, мой темный силуэт и далекие тучи в оконце между косматых вершин деревьев.
Мое озадаченное молчание прервал голос оракула:
— Твоей третьей жертвы пока нет в Полисе.
— И где он? — спросил я машинально.
— Вместе с группой ученых оказывает помощь в ликвидации экологической катастрофы в Бэйцзине. Мы отправили к нему пару сновидящих для охраны. На всякий случай.
«Мом бы их всех побрал!»
— Что там произошло?
— Взрывы и пожар в крупнейшем порту, — ответил Герард. — Почитай в новостях. Сгорели контейнеры с химикатами. Восемьсот тонн аммиачной селитры, пятьсот тонн нитрата калия, семьсот тонн цианида. И все это течет по городу.
— Вот так и порадуешься, что мы отделены Стеной от остального мира.
— Если остальной мир начнет травить себя в таких масштабах, она не сможет защитить нас. Поэтому наши ученые вынуждены рисковать собой, чтобы Полис не захлебнулся в их дерьме.
Я, поморщившись, отдалил коммуникатор от уха, баритон оракула гремел в негодовании, как молот Гефеста по наковальне. Наконец на заднем плане подал голос Аякс, и оракул замолчал. Теперь я слышал лишь его гневное дыхание.
— А в Баннгоке третий теракт за два дня, — сказал я, демонстрируя знание политической ситуации в мире.
Герард промолчал, никак не отреагировав на мое заявление, а затем до меня долетело тихое как вздох:
— «…Покуда юный мрамор не взойдет в заброшенных людьми каменоломнях…»
Голос, которым это было произнесено, не мог принадлежать оракулу. Бесцветный, тающий, холодный…
— Что? — спросил я невольно, ощутив ледяное дуновение, показалось вдруг, что из кухонного окна на меня смотрят давящим, прицеливающимся взглядом.
Оглянулся. Темный прямоугольник стекла в обрамлении белого наличника был пустым. На меня никто не смотрел.
— Я думаю, дэймосов интересовали не могилы твоих жертв, а твой мир, в котором они находятся, — бодро откликнулся оракул.
Колючее прикосновение потустороннего мира схлынуло, оставив легкое недоумение.
— Зачем?
— Ты — часть целого, — глубокомысленно заявил Герард и отключился.
Я посмотрел на замолчавший коммуникатор, сунул его в карман и поведал собственному отражению:
— С оракулами всегда было сложно.
Снял кожух с мотора, положил на землю возле бочки и принялся перебирать свечи в коробке. Все нуждались в зачистке. Электрическая эрозия оставила следы черной окалины между электродами, и я полез в коробку с инструментами за тонкой полоской наждака.
Четыре жертвы. Один мертв, другой недоступен сейчас, третий заблокирован, четвертая лишена дара…
Феликс, у меня слишком много вопросов к тебе.
Возясь с мотором, я машинально напевал любимую песню учителя:
Jede Nacht genau der selbe Traum
Mich umgibt ein kalter schwarzer Raum…[18]
Каждую ночь один и тот же сон:
Меня окружает холодное черное пространство,
Тяжело дается каждый глубокий вдох,
Я кричу, но ты больше не слышишь меня.
Ищи меня глубоко в бездне своих снов,
Я нахожусь шестью футами ниже.
Высоко над головой вороны неторопливо перелетали с ветки на ветку. Галдели, метались черными тенями, пару раз сверху планировали перья, крутясь в воздухе и утыкаясь в землю острыми носами. В переплетенных сетях туч запутались дождевые капли, готовые падать на землю холодным, расплавленным серебром дождя.
Каждый раз одна и та же игра:
Ты ищешь меня, но я давно у цели.
Земля легко сыплется на мое лицо,
Я слушаю свое сердце, но, похоже, оно не бьется.
В прозрачном осеннем воздухе застыло ожидание. Предстоящей зимы, долгой непогоды и чего-то еще неведомого, опасного. Дом тоже затаился. Он-то, глубоко погруженный корнями фундамента в глубины мира снов, знал наверняка, что происходит. Перекачивал энергии из одной реальности в другую, хлопал дверьми, выпуская и впуская невидимых визитеров.
Возьми лопату, она приведет тебя ко мне.
Тебе нужно еще глубже, ведь я жду тебя здесь.
Рой могилу, она — тоннель, что доведет тебя до цели.
В конце ждет свобода…
Герарду бы погрузиться в сон здесь. Среди обломков сокровищ дэймосов нескольких поколений. Надо предложить ему сделать это.
Ищи меня глубоко в бездне своих снов.
Тебе нужно еще на шесть футов ниже.[19]
Я выпрямился, посмотрел на небо, пахнущее близким дождем, затем взялся за рукоять веревочного стартера и дернул на себя, как учил Феликс, — сильно и в то же время плавно.
Лучшее, что сейчас можно сделать, последовать совету учителя. Если у тебя слишком много вопросов, а ответов нет — собери всю доступную информацию и не думай о проблеме. Решение придет.
Мотор взревел. Бодро и мощно. Гребной винт начал вращаться, вода вскипела белой пеной, бочка затряслась. Я повернул рукоятку на конце румпеля до упора. Рев и бурление стихли, во влажной звенящей тишине звучало лишь карканье потревоженных ворон. А я почувствовал близко чье-то присутствие и поднял голову. Рядом стояла Хэл. Именно такая, какой я так часто ее вспоминал. Короткая юбка, расстегнутая куртка больше на два размера, под ней серый вязаный свитер, светлая полоска кожи над чулками. Растрепанные каштановые волосы. Внимательные серые глаза жадно смотрели на меня. Рассматривали мое лицо, словно пытаясь увидеть следы печали, трудностей или болезни. Не нашли, и Хэл улыбнулась, расслабилась. Перевела взгляд на бочку.
