Что такое одиночество, она знала очень хорошо – семьи у Валентины Антоновны не было никогда, случился когда-то роман, но это так… слезы одни.
Встречаясь с Алексеем Петровичем на работе, она теперь каждый раз останавливалась – сердце начинало колотиться, дрожали ноги и делалось холодно спине.
Искренне считая свои ощущения муками совести, Валентина Антоновна в конце концов решила, что просто права не имеет, морального права, да и гражданского тоже, стоять в стороне от «беды Костылева»! В один прекрасный день – было это, как мы знаем, двадцать пятого мая, во вторник, – Валентина Антоновна позвонила ему и попросила прийти в местком. Но Костылев не явился.
Просидев в институте лишний час после конца работы, и точно убедившись, что бедняга не пришел, конечно же, только из гордости, она отправилась домой. Поговорить с ним можно и завтра, но деликатно, тактично – не вызывать, а пойти самой, сказать… Что сказать? Это – по месту, главное, дать почувствовать: ему хотят помочь и… в общем, он больше не один.
На улице по-прежнему стояла жара, от стен домов так и полыхало, в нос и рот набивалась мелкая горячая пыль, подошвы липли к асфальту. Очень хотелось пить, но автомат с газированной водой{131} проглотил монету, пошипел и заглох.
Валентина Антоновна уже третий раз нервно нажимала на кнопку возврата, когда услышала рядом ласковый низкий голос:
– Не переживайте, дама, сейчас сделаю. Нормалёк!
Повернувшись, она увидела около себя хлюпика, солидный бас которого никак не вязался с его жалким, не больше метра шестидесяти, ростом. Хлюпик оброс длинными, сальными волосами, имел втянутые и очень бледные щеки, на одной из которых, правой, Валентина Антоновна рассмотрела небольшую круглую дырку, явно сквозную – внутри виднелась черная темнота.
Вид этой дырки, скользких волос и грязной, до пупа расстегнутой рубашки вызвал у брезгливой Валентины Антоновны отвращение, и она быстро пошла прочь. Однако не успела отойти и на десять шагов, как индивидуум с дыркой нагнал ее и, протягивая на потной ладони три копейки, бухнул своим несуразным голосом:
– Не спешите, дамочка. Поспешишь – людей насмешишь. Вот ваша наличность, держите!
Валентине Антоновне ничего не оставалось, как сказать спасибо, что она сделала, конечно, довольно сухо, после чего двинулась дальше. Но дырявый пошел рядом, развязно заявив, что как – кому, а ему-то спешить уж точно некуда.
Не ответив, Валентина Антоновна непреклонно ускорила шаг.
– Не советую! Ох, не советую, дама! – вдруг воскликнул наглец, хватая ее за руку у локтя.
– Ах, ты… – Войк задохнулась от возмущения и только собралась одним броском кинуть мозгляка на газон, как он выхватил из кармана жеваных штанов какой-то билет, ткнул ей чуть не в лицо и быстро сказал:
– Ну, ну, ну, стойте, стойте, стойте! Есть билет. Закрытый просмотр! Фильм иностранный, нерезаный{132}. Сам не могу, срочно нужны башли. Берите, дама, не пожалеете. Чего смотрите? Всего трюльник. Разбашляйтесь, начало через десять минут.
– А… а где это? – нерешительно спросила Валентина Антоновна.
– Рядом, рядом! Вон! – субъект с дыркой показал на серое здание Дома культуры через улицу. – Малый зал.
«Почему бы и нет?» – вдруг подумала Войк. Длинный вечер и ночь в душной квартире отделяли ее от завтрашнего разговора с Костылевым, много пустых, тягучих часов…
– Давайте! – она вытащила из сумки трешку.
Фильм взволновал Валентину Антоновну до слез. В нем было много музыки, красивые пейзажи и интерьеры. И главное – очень трогательная история про знаменитого киноартиста, всегда работавшего без дублера и пострадавшего во время съемок пожара. Обгорело лицо, артист не мог больше сниматься, а в искусстве была вся его жизнь. И его сразу оставила жена, ограниченная, корыстная миллионерша-мещанка. И вот он сидит один в шикарной, но запущенной квартире и смотрит по телевизору кинокартину, где должен был играть главную роль. Теперь ее играет другой, любовник той стервы…
В этом месте Валентине Антоновне пришлось вытащить носовой платок.
…Но дальше выясняется, что героя любит его партнерша, красавица, кинозвезда с мировым именем. Раньше она молчала о своей любви, думая, что он счастлив с женой, но теперь…
С замиранием сердца смотрела Валентина Антоновна, как кинозвезда, одетая в манто из голубой норки, выходит из своего особняка, садится в белый «мерседес» и говорит шоферу: «К нему, Франсуа». Шофер кивает, он все уже понял, автомобиль срывается с места и мчится среди городских огней, реклам, роскошных витрин. Звучит музыка – и вот героиня уже входит к любимому. Он не ждал (готовился застрелиться), он ошеломлен и просит ее уйти – никто, никто не должен видеть его! Актриса молча сбрасывает к его ногам шубу и… правда, всего на одно мгновение! – зал видит, что под шубой на ней ничего нет…
Потом сразу – берег моря, музыка, он и она идут, взявшись за руки, и кинозвезда, встав на цыпочки, целует шрамы на лице своего возлюбленного. И опять – музыка, музыка, волны, садится солнце…{133}
Из Дома культуры Валентина Антоновна вышла потрясенная.
И сразу направилась к ближайшему автомату – пить. Но бросить три копейки она не успела – навстречу ей шагнул давешний волосатик, с улыбкой протягивая уже налитый стакан, в котором шипели и лопались пузырьки.
Валентина Антоновна взяла стакан – неудобно обижать чудака, в конце концов, он за один вечер ухитрился три раза оказать ей услугу.
– Спасибо. И за фильм, очень жизненный, – благожелательно сказала она.
– Вы пейте, пейте! Ништяк, – он махнул рукой. – Газ выйдет. Вода была холодной и вкусной, хотя почему-то имела странный горьковатый привкус. Пока Валентина Антоновна пила, парень молча стоял рядом и внимательно смотрел на нее. Но только стакан опустел, он вдруг выхватил его из рук Валентины Антоновны, сунул в карман и большими шагами пошел прочь.
А Валентина Антоновна внезапно почувствовала необычайный прилив сил, какую-то легкость во всем теле. Ей стало почему-то очень весело, как давно уже не было.
Пока она добиралась до дому, ощущение веселья сделалось отчетливее, в троллейбусе она заговаривала с пассажирами, а потом громко объявила, что день сегодня просто чудесный. Великолепный!
Пассажиры пугливо молчали, косясь на Валентину Антоновну, а какой-то старичок сказал, что от такого великолепия бывают только инфаркты да инсульты. Валентине Ивановне стало смешно, она расхохоталась, и троллейбус осуждающе загудел, старик же зашипел, как змея, повторяя одно и то же слово «выпивши, выпивши».
Не переставая смеяться, Валентина Антоновна вышла из троллейбуса перед своим домом. В квартире она сразу устроила сквозняк, распахнув все окна, напилась воды из чайника – и вдруг поняла: надо немедленно! Сейчас же! Надо – к нему, он ждет, бедненький, он же там один, смотрит телевизор… В голове звенело… Надо немедленно сказать Мари, чтобы распорядилась… Пусть Франсуа подает машину и… Что еще? Ах, да – манто.
