– Теперь – кто такие они…
– Да бросьте вы хвост, наконец! Ничего больше знать не хочу! – закричал Костылев в раздражении. – Бред какой-то! И вообще – прекратите! Еще и Кривошеина! Прекратите это все, эту… всю вашу самодеятельность! Вы меня поняли?
Усмехаясь, Лена смотрела на него, покусывая хвост.
– Бросьте хвост, кому говорю, – Костылев выпустил сноп искр и окутался облаком серы. – И снимите шапку. Вы в ней на зайца похожи. Кому сказано? Шапку долой!
– Не подумаю, – отрезала Лена. – Не доверяете – ваше дело. Вы хотите утверждать, что молодежь ни на что не способна? Не так ли? Хорошо, будем действовать сами. И мы докажем. Учтите: мы не слабее и не трусливее вас. Наш нравственный… империтив…
– Им-пе-рА-тив! – взвыл Костылев. – Ра, ясно вам? Ра! И не болтайте вы слов, которых не знаете. Нахватались… разного, занимаетесь чушью! Вы что, в самом деле, думаете, будто я это все – нарочно?
– Не считаете возможным доверять, очень прискорбно, – на этот раз упрямо и с обидой повторила Леночка. – Но мы докажем.
– Да я вам сейчас честное слово дам! Вот: честное слово! Не хотел я этого. Все бы отдал, только бы избавиться.
– Не клевещите на себя. Цель не оправдывает средства. Вы не должны спасать меня ценой предательства. Своих идеалов. Вы оскорбляете. Тех, кто вам поверил. И пошел за вами. Что ж… Вы пали духом. Мы вас поддержим.
С этой обнадеживающей фразой на устах Леночка удалилась, раскачивая хвостом.
И тогда Костылев, отдышавшись и выпив воды, стал звонить жене. И услышал то, что услышал.
А через час явился Сергей Гуреев и, потирая руки, сообщил, что в вестибюле толпа трудящихся, никто не идет работать, кадровик Васька горло сорвал и все без видимой пользы. Там наша мисс Клеменс с рогами. Привязала себя веревкой к батарее отопления, сказала, что будет сидеть, пока администрация не выполнит какие-то требования. Около нее там болтались два гадких типа. Тоже, я тебе скажу, детища мрака: не наши, вроде бы… – рассказывал Гуреев, криво ухмыляясь, – так вахтер их прогнал, грозя сдать. А еще плакат! Ну – пожар в сумасшедшем доме! На твоем месте я бы пошел взглянуть. На дело рук, так сказать…
– А ты бы, Сережа, не пошел бы…? – тихо спросил Костылев.
Весь этот день, глядя на пустой стол Лены, ловя на себе кисло-ядовитые взоры Гуреева, вздрагивая каждый раз, как в комнате появлялась Ольга Митина и начинала визжать, весь длинный день Костылев ждал, что его вызовут к начальству. Но, странное дело, никто не вызвал. К четырем часам нервы его сдали настолько, что он сам пошел к Сидорову, наспех выдумав какое-то дело.
Кабинет Сидорова оказался заперт, и Костылев решил отправиться в административный корпус – работать он все равно уже не мог. Но чтобы попасть туда, нужно сначала спуститься в вестибюль, откуда имелось два выхода, один на улицу, другой – во двор. И Костылев спустился, очень надеясь, что в вестибюле уже никого нет.
Толпы, про которую болтал Гуреев, действительно не было. Костылев увидел только вахтера, начальника отдела кадров Василия Кузьмича и подчиненную ему пожилую инспекторшу Зою Владимировну. Все они со злобно-расстроенными лицами стояли напротив батареи, возле которой сидела на корточках Лена Клеменс. Стену над ее головой украшал лист ватмана, где зеленым фломастером было написано:
КАЖДОМУ БЫТЬ ТЕМ, КЕМ ХОЧЕТ!
КОСТЫЛЕВ — НАША ГОРДОСТЬ!
АЛЕКСЕЮ КОСТЫЛЕВУ — УЧЕНУЮ СТЕПЕНЬ!
Костылев хотел было пройти мимо, но вспомнил профессора Беляева, устыдился и решительно зашагал прямо к Лене. Заметив его, Василий Кузьмич засиял от радости.
– Скажи хоть ты ей, озверела совсем! – заголосил он. – Говорит: «Буду сидеть, пока он – это ты – не защитит диссертацию». Она ж у нас тут с голоду помрет. И скандал. Узнают в министерстве, в районе. Директор полетит – это уж ладно, а институту позор, коллективу? Главное, хотел отвязать – кусается, паразитка.
– Плакат пробовали снять – плюется, – пожаловалась инспекторша.
– Водой бы облить. Или из огнетушителя, – мечтательно предложил вахтер.
– Нельзя без руководства – водой, – возразил кадровик. – Не было команды, как тут польешь?
– Лейте! – с вызовом крикнула Леночка, поправив слезшую на лоб «менингитку» с рогами. – Лейте, лейте! Хоть кислоту! Сатрапы!
– Фанатичка! – восхитился вахтер. – Жрать, поди, хотит. Эй! Колбаски дать? – заорал он во всю глотку, обращаясь к Лене, точно она глухая.
– Безобразие. Как ЧП, так из руководства никого и не дозовешься. Двадцать лет работаю, и каждый раз, как пожар или что, их нету, – поджала губы Зоя Владимировна.
– На конференции. Научный конгресс! – с уважением произнес кадровик. – Нет, ты скажи, – повернулся он к Костылеву, – что нам с этой-то делать? Все же тебе виднее. Пример даешь.
Костылеву захотелось выругаться, но он сдержался. Сейчас не до собственных амбиций.
– Леночка, милая, – сказал он ей ласково, как ребенку, – ну кончайте вы дурака валять. Ну ради меня. У меня ведь действительно будут крупные неприятности. Вы же видите – никто не верит, и никогда не поверит, что вы это сами додумались. Скажут, я подучил.
– Пожалей ты мужика, – поддержал Костылева вахтер, – ты еще молодая, только цепляешься за жизнь, а его уволят по статье к… той бабушке, и будь здоров! И так, небось, намаялся с хвостом да с рогам, как все равно не знаю кто.
Лена опустила голову.
– Ну, Леночка, будьте же умницей, – приговаривал обнадеженный Костылев, – ну, сами подумайте – за что вы тут боретесь? За право ходить в шерсти? И на копытах? Поверьте вы мне – это очень неприятно, даже отвратительно, особенно, когда жара. Или вам кажется, что быть чёртом – доблесть?
– Не говорите лишнего, – нахмурился кадровик. – Про… этих – запрещено. Их нет. Специально собирали, давали инструкцию.
– Вот я и объясняю, – терпеливо продолжал Костылев, – что я, во-первых, не… не какой-нибудь там… лукавый, поскольку их, разумеется, нет, а во-вторых, ни шерсть, ни рога мне, честное слово, не нужны, тут несчастье, а не повод для демонстраций гражданского мужества.
Воспользовавшись тем, что Лена слушала Костылева и смотрела в пол, кадровик дотронулся до веревки, связавшей эту молодую особу с батареей. Он уже коснулся узла, когда Леночка, вдруг извернувшись, ударила его коленом в живот и с криком: «Руки, ренегат!» плюнула ему в лицо.
– Хулиганка! Чокнутая! В Скорую, в Скорую звоните! В милицию! – наперебой загалдели свидетели, на всякий случай отступая.
От двери, ведущей на улицу, послышался звонкий детский хохот, все повернули головы и увидели девочку лет семи в красном платье и панамке. Хохоча, девчонка прыгала на одной ноге и время от времени выкликала:
