— А этот, вновь зазеленевший, Скоген...
— Тень леса, — выдохнула Таллис. — Я всегда чувствовала странную близость с ней.
Уин хрипло рассмеялся.
— Вот так я узнал, что ты идешь. Тотем изменился. Скоген — изменяющаяся тень леса. Я думал, что идет мой сын, что он изменяет тотем, стремясь ко мне. Однако это была ты. Ты — скоген. Ты — тень леса... как Гарри до тебя. И ты найдешь его в тенях.
Он опять посмотрел наверх и указал на тотем, который Таллис знала лучше всех, из-за собственной одержимости.
— Лунный Сон.
— Глаза, которые видят женщину в земле. Я потеряла эту маску. Уронила ее, когда уходила из своего мира. Сейчас она у моего отца. — Таллис улыбнулась. — Иногда я спрашиваю себя, не видит ли он меня через нее.
Уинн-Джонс забеспокоился.
— Ты должна опять сделать ее. Если эти маски так важны для тебя, ты обязательно должна сделать ее.
— Важны для меня? — Таллис пожала плечами. — Некоторые из них я использую, другие — нет. И, кажется, они работают. Через них я вижу мир другим...
— Ты не понимаешь суть масок, — прошептал Уинн-Джонс, поглаживая седую бороду и глядя на Скогена. — Возможно, ты еще не готова и не можешь использовать их правильно.
— Я использую Пустотницу, когда хочу пересечь порог между мирами...
Уинн-Джонс хихикнул.
— Конечно. Что же еще ты можешь использовать? Но Таллис... в терминах легенд маски, как и райятуки, аспекты пророчества! Голос земли говорит через них шаману: мне, тебе или Тигу. И ты не можешь использовать маски как пророчество, если одной из них не хватает.
Он повернулся к Таллис, которая скривилась.
— Но они работают.
— Да, работают, в какой-то мере. Но могут работать намного лучше. Думай о каждой из них как о цепи. Ты надеваешь маску, и цепь идет от нее глубоко в твое сознание. А в нем есть много мест, запретных или забытых. Каждая маска связана с таким закрытым местом. Рисунок на маске, форма дерева, касание дерева, запах дерева, твой запах, яркие цвета и тусклые тени... все это часть основного узора, основного знания, неведомого знания, являющегося сердцем магии. Каждая маска отпирает закрытую, потерянную память; каждая маска дает доступ к потерянному таланту: открывает дверь, если хочешь, и разрешает легенде выйти наружу... перейти через порог. Если одна маска делает такое... подумай о силе всех десяти вместе!
Таллис ничего не сказала, испуганная словами старика. Он пожал плечами, коснулся ее посохом и опять указал на райятуков.
— Подумай о предсказаниях, позже. А пока погляди внимательно на лица моих масок. Видишь? Они кривые. На каждой из них один глаз кажется разрушенным. Одна половина рта опущена. Видишь?
На Таллис снизошло понимание. Она ждала слов Уинн-Джоннса и ее трясло.
— Годы назад, — сказал он, — человек из другого мира прошел вдоль реки к Лавондиссу. Лес всосал его сны и создал мифаго. Он сделал все, что ты видишь: тутханахов, домик смерти... тотемы. Об этом человеке я могу сказать только одно — в тотемах он оставил ключ к себе. У него есть метка на левой стороне лица. И он был одержим ею. Болезнь или, возможно, рана? Врожденное безобразие?
— Ожог, — ответила Таллис. Она посмотрела на Скогена. Внезапно мертвое лицо ожило. Уинн-Джонс прав. Все эти тени — тени Гарри, не леса. Раньше лицо казалось жестоким и пустым, теперь она увидела печаль и настойчивое желание. Неужели он отправился в лес чтобы вылечиться?
Обожженный на войне. Сбитый. Обожженный. Он приходил к ней в ту ночь.
Я не могу просто так уйти. Есть что-то, что я должна сделать. Призрак, который я должна изгнать.
Призрак его ожога; отвратительная маска — огонь, страх и зло — метка, которая распространилась по его лицу, но не полностью покрыла его. И он ненавидел эту маску: ее, в отличии от Соколицы, Синисало или Пустотницы, нельзя использовать когда хочется.. Нельзя просто так снять.
Все это Таллис рассказала шаману. Уин-райятук слушал молча, держал ее за руку и не сводил глаз с лица Гарри, глядевшего на них из кусков мертвого дерева.
— Значит именно твой брат прошел вверх по реке много лет назад, передо мной. Он опередил тебя на много лет, но он здесь. Эти годы, быть может они расстроят тебя, но все не совсем так. В лесу время играет в странные игры. Мне повезло: Скатаху всего на четыре года больше, чем я ожидал. — Он громко вздохнул и крепко сжал руку Таллис. — Но имей в виду, может так случиться, что, когда ты войдешь в Лавондисс, Гарри будет в миллионе лет от тебя. Я не понимаю законов, которые правят Лавондиссом. Я только подбирал колоски от живого мифа леса. Но будь готова.
Таллис помогла ему сесть и укутала плащом. Ветер стал холоднее.
— Приближается зима, — сказал Уинн-Джонс.
— Ужасная зима, — согласилась Таллис. — Похоже, она следует за мной всю жизнь.
— О Лавондиссе я знаю очень мало, но в одном уверен: это место снега, льда и зимы, той эпохи, когда земля замерзла. И я не знаю, почему он так важен для тебя и меня, да и всех остальных из середины двадцатого века. Поздние мифы превратили Иноземье в мир бесконечной охоты, бесконечного праздника, бесконечного удовольствия... солнечное место. Блестящий мир. Туда попадают через пещеры, могилы, тайные горные долины. Но все это только воображаемое исполнение желаний. Искатели приключений стремились в Лавондисс с начала времен. Я спрашиваю себя, сколько из них знали, что найдут голый мир, место смерти и холода... никакой магии… только воспоминание о ней. И, тем не менее, в нем что-то есть. Что-то такое, что зовет. Привлекает.
— Я убеждена, что мой брат проник туда. Он позвал меня оттуда. Он попал в ловушку и я пообещала — дала Обещание Таллис — освободить его. Он пошел вверх по реке, и я туда пойду.
— Что ты найдешь там? — с улыбкой спросил Уинн-Джонс.
— Огонь, — мгновенно ответила Таллис. Она узнала о нем от путешественника, которого повстречала несколько лет назад. — Стена огня, которую поддерживают говорящие-с-огнем вышедшие из эпохи даже более ранней, чем тутханахи. Я пройду сквозь огонь и войду в Лавондисс.
— И сгоришь, — многозначительно прошептал шаман, покачав головой. — Никто не может пройти через огонь. Никакой человек. Я слышал о мифаго, которым это удалось, но они часть мифа, который говорит, что могильные холмы и охраняемые огнем долины — дорога в Иноземье. Ты должна идти совсем в другом направлении, через лес, намного более странный, чем этот крошечный Райхоупский.
— Гарри прошел там.
— Если Гарри действительно прошел там, — возразил старик, — он нашел своей собственный путь. Он никак не мог пройти через огонь. И ты не пройдешь. Ты человек, как и я. Мы не принадлежим этому миру. Мы — путешественники по нашему ожившему безумию. Вокруг тебя сны твоего брата, позже измененные мной, а в последнее время и тобой. И у нас есть то, чего нет у этих несчастных созданий. Свобода. Свобода выбирать. О, я знаю, Скатах тоже может выбирать свой путь, пока... но посмотри на него, коснись его, почувствуй его сознание... Я проснулся совсем недавно, но могу тебе сказать...
