Виртуальная реальность. Коммунизм, построенный в отдельно взятой локальной сети.
Человек, сидевший напротив меня, смаковал кофе из микроскопической чашечки. Остальные посетители косились на нас с недоумением: как же так? Заплатил — так пробуй, сколько влезет, заворота кишок всё равно не получится. А этот чудак кофе пьёт, ты только погляди, Зин.
— Ты понимаешь, о чём говоришь?
— Конечно, — отвечаю я. — О срыве вооружённого переворота.
Палыч посмотрел внутрь чашечки, словно там лежала шпаргалка.
— Всё не так просто, дорогой друг. Очень непросто. Взгляни на это с моей точки зрения. Заявляюсь я, скажем, к министру обороны или к товарищам из Ставки Верховного Главнокомандования и говорю: так и так, надо отменять парад седьмого ноября. Парад, ставший традицией; парад, который проводится со дня становления Нового Союза. Парад, к которому весь Союз уже давно привык. И как ты думаешь, что мне ответят товарищи из Ставки? Что я дурак? Нет. Они ответят, что я не просто дурак, а дурак, предатель и паникёр. После чего меня отправят в лагерь, а войска всё равно пойдут по Красной площади и потом поедут на фронт. Или не поедут, учитывая то, что планируется. Или, например, кто-нибудь узнает вдруг, что я дал команду своим сотрудникам следить за Гречко. Всё сразу же станет ясно и я либо потеряю агента, либо голову. Тут надо действовать по-другому, — решительно молвил Палыч, подняв, наконец, глаза и неприязненно покосившись на семейку за соседним столом, которая поглощала еду с неимоверной скоростью, беззвучно хохоча. Хорошо, что этот виртуальный ресторан позволял полностью отключить звуки в пределах метра от своего столика.
— К тому же, — продолжил Палыч, — мне кажется очень заманчивой возможность вскрыть весь этот контрреволюционный гнойник в один присест и насовсем. Для этого даже делать ничего не надо — всего лишь ждать. Ждать до тех пор, пока они сами себя не раскроют и не натворят дел, которых хватит на десять расстрелов.
— И с высокой вероятностью потерять Москву, — буркнул я. Мой начальник был прав, поэтому сопротивление было бесполезно — я не чувствовал правоты и спорил исключительно из желания найти изъяны в его плане, дабы их устранить и не налепить ошибок.
— Нет, Москву мы точно не потеряем. Да, я предвижу уличные бои…
— …И жертвы среди населения.
— А если эта сволочь уйдёт в подполье и станет вредить, думаешь, обойдётся без жертв? — Палыч посмотрел на меня глазами старого усталого еврейского портного. Такой же взгляд был у Моисея — мудрый и полный бесконечного смирения. — Давай ты оставишь мне тяжёлые решения, а сам займёшься полезными делами. Например, завербуешь Гречко и выяснишь у него, кто стоит за всей этой катавасией.
Я скривился.
— Прекрасно. А я-то думал, что отработал реабилитацию.
Палыч моих слов будто и не заметил:
— Дам тебе новые документы. Плохонькие, для агентов среднего класса, чтобы не возникло подозрений. Командировочное сделаем такое же. Справишься?
Я пожал плечами и уже потом понял, что, собственно, и не против. Не после того, что я видел. Раньше, когда я был в рядах Конторы, всё было как-то проще: мир делился на чёрное и белое, на людей и клонов, а сейчас я начал различать полутона и оттенки. Серые «трудящиеся массы» распадались на отдельных людей и обретали лица. Мария, не желающая бросать пьющего мужа, раненые в поезде, ещё сотни и тысячи людей… Что будет с ними после мятежа? Меня захватило дурацкое чувство ответственности, за которое было даже немного стыдно перед циничным шефом, привыкшим видеть фигуры на доске, а не живых людей.
— А куда деваться?
— Тогда удачи, — Палыч допил кофе, со звоном поставил чашечку на блюдце.
— Спасибо, — я поднялся из-за стола. — Надеюсь, вербовка Гречко не будет напрасной.
— Не переживай, — успокоил меня начальник. — У меня есть пара козырных тузов в рукаве. Ты только информацию дай.
— Как там Манька, кстати?
— Безобразничает, — скривился шеф. — И скучает, места не находит.
Я вздохнул.
— Ещё кое-что, — Палыч вновь одарил меня уставшим взглядом. — Напоминаю, что в Конторе идут очень жестокие кабинетные войны. Все подозревают всех. Ещё раз меня вызовешь — глаз на жопу натяну.
Через несколько часов отглаженный и начищенный, но слегка потёртый младший лейтенант показывал свой аусвайс мордоворотам в чёрных брюках, кремовых рубашках и белых фуражках.
Военный космопорт Внуково-К встретил высоченным, до небес, забором, запахом горелого ракетного топлива, краски и прелой листвы. Широкая бетонная дорога обрывалась у огромных ворот, которые напоминали такие же на заводе имени Лебедева. Прожектора, собаки, охрана, небольшой «шлюз», в котором досматривали грязные фуры — если бы не логотип Флота (белый первый спутник на фоне красной звезды) да форма офицеров, очень похожая на военно-морскую, то было бы очень легко ошибиться.
— Что за поручение? — спросил красномордый проверяющий с огромными щеками, ниспадавшими на мичманские погоны.
— Важное, — ответил я, допустив в голосе ровно столько сарказма, чтобы это не было обидным, но в то же время заставило от меня отстать и выключить синдром вахтёра.
— Все важные! — заключил красномордый. — Что-то вы первый пехотинец, который с поручением на «Гагарин» летит, — я чувствовал, что неприятен этому огромному жлобу. Клонов никто не любил, их даже за людей не считали, поэтому и портили жизнь как могли.
— Товарищ мичман, вы склоняете меня к разглашению государственной тайны? — спросил я намного громче, чем следовало, и с удовлетворением увидел, что краснота спала с лица моего оппонента, уступив место аристократической бледности: слишком уж много упёрлось в нас заинтересованных взглядов.
— Ну что вы, нет конечно, — мичман косился в разные стороны, поворачивал голову, но все делали вид, будто ничего не услышали. — Виноват, товарищ лейтенант, — лебезит, сволочь, боится, что донос напишу. — Служба такая. Проходите!
Дверь КПП открылась, выпуская меня наружу — в холодное и пасмурное осеннее утро. Вдалеке, где колоссальное бетонное поле, усеянное армейскими грузовиками и оранжевыми тягачами, уходило за горизонт, взмывали в небо, словно гусиные клинья, запущенные могучими Гауссовыми катапультами, десятки маленьких космических трудяг — ПАЗ-ов. Я уже сталкивался с ними и, увидев впервые, подумал, что надо мной издеваются. Корпус и кабина выглядели точь-в точь, как у старого дряхлого «пазика», тысячи которых в моё время колесили по дорогам шестой части суши.
Круглые фары, двери, от которых постоянно дуло, сиденья, обтянутые вечно ободранным дерматином, а на лобовом стекле — неизменная бахрома сверху и картонка с написанным от руки маршрутом: «Внуково-К — БАРК Гагарин». Вместо колёс — маневровые дюзы. И всё это установлено на платформу из грубо сваренной стальной рамы, четырёх твердотопливных ускорителей и нескольких простейших рулей. На крыше блестела чёрная стальная шайба, скрывавшая парашют.
