- Представляешь, оказывается, нас так срочно выгоняют отсюда, потому что наш дом уже кому-то отдали! Мне Нюра сказала.
- Ну и что! - отмахнулся Андрей. - Мало ли мерзавцев и сволочей?! О каждом думать! Дом могли продать какому-нибудь олигарху! Хотя для олигарха это халупа! Ну да снесет и построит на этом месте замок с башенками. Плевать!
- Снесет… - завороженно повторила Виктория Алексеевна. - А знаешь, пусть лучше снесет! Мне так будет легче. И вообще, мне теперь здесь жутко как-то… Ты не веришь, что за нами кто-то следит, а я чувствую. Чувствую! Я уверена, что в вещах кто-то копался в наше отсутствие. Все перевернуто.
- Как ты могла это заметить в нынешнем бардаке? - скривился Андрей.
Но Виктория Алексеевна не слышала сына, погруженная в свои страхи.
- Я только не могу понять, что они ищут? Зачем? Что им от нас надо?
Андрей досадливо поморщился.
- Господи, мать, кому мы нужны! Следят за ней! Не морочь мне голову! Что я, не знаю, о чем ты на самом деле думаешь?
В ответ Виктория Алексеевна демонстративно обиделась.
- Ну и о чем?
- Тоже мне бином Ньютона! - скривился Андрей. - Ты думаешь только о том, что нам делать с этим дурацким памятником. И уже наверняка напридумывала всякой мистики. Мол, этот идиотский идол каким-то непостижимым образом связан с памятью об отце! Что нам нельзя его оставлять тут!
- А ты хочешь уехать, а его оставить здесь. Просто оставить. Бросить. Забыть. Чтобы его выбросили на свалку и лили на него помои… Он будет лежать в грязи, под ногами у всех, и каждый сможет плюнуть на него!
- Мама!
- Ты боишься сказать это, потому что это будет очередное предательство! Ты опять предашь отца!
Андрей сцепил зубы.
- Мать!
- Предательство! Предательство! И когда ты ушел с работы - тоже было предательство… - захлебывалась и тонула в собственных словах Виктория Алексеевна. Она понимала, что наговорила лишнего, ненужного, и потому боялась теперь остановиться. - Все на него набросились, на него сыпались страшные обвинения, а сын в это время написал заявление об увольнении по собственному желанию…
- А что я мог сделать? - взорвался Андрей, который вовсе и не желал вступать в этот бессмысленный, рвущий душу разговор. - Я был тогда пешкой. Жалкий консультантишка!.. Да он и не слушал, что я ему говорил. Он не хотел понимать, что происходит, к чему все идет! Он связался не с теми людьми! С людьми не просто нерукоподатными, но и причастными к преступлениям! Что ты знаешь об этом? Предательство! Он не оставил мне другого выхода. Мы по-разному смотрели на все и на всех!
- Ты был его сыном. Он ждал от тебя хотя бы понимания.
- Я тоже ждал понимания! От него. Потому что он был моим отцом.
- Ты вел себя, как посторонний, ты просто не хотел иметь с ним ничего общего…
- Мама! - взмолился Андрей. - Ты ничего не знаешь, а судишь!
- А потом… Потом его убили!
- Мама, это был несчастный случай! Понимаешь - несчастный случай!.. У него не выдержало сердце! Я читал акт экспертизы! Я видел его собственными глазами!
Но Виктория Алексеевна уже не слышала его. Рыдания буквально сотрясали ее.
- В яме! Он лежал в этой ледяной яме один… Его столкнули туда! И никого из нас не было с ним рядом!
- Зачем, мама? Зачем мы сейчас об этом говорим? Почему именно сегодня?
- А сегодня такой день, - неожиданно сухо сказала Виктория Алексеевна. - Особый. Нас выгоняют из дома, где прошло твое детство, где вырос твой брат, умерла твоя бабушка, погиб твой отец…
Андрей стоял и молчал, тяжело дыша. Он знал, что говорить что-то, объяснять совершенно бессмысленно. Мать просто не слушает его. И потом эта овладевшая ею в последнее время уверенность, что отца кто-то убил, специально спихнул в проклятую яму!
Виктория Алексеевна обессиленно притихла.
Слышно было только, как наверху Ледников двигает что-то.
- Мне страшно, Андрюша! Что с нами будет? - тихо спросила Виктория Алексеевна. Она уже жалела, что опять не сдержалась, и чувствовала себя виноватой.
- Помнишь, бабка говорила: «Живым в могилу не ляжешь, хотя и впору уже», - пожал плечами Андрей. По его интонации было понятно, что обижаться на мать он не намерен.
- Ну, утешил! - рассмеялась Виктория Алексеевна, довольная, что сын простил ей вырвавшиеся упреки. - Ты как скажешь, так и не знаешь - плакать или смеяться?
- Смеяться, мать. Если выбор такой, то только смеяться!
Андрей хотел обнять мать, чтобы успокоить ее окончательно, но лицо Виктории Алексеевны вдруг исказилось от ужаса.
- Что с тобой? Чего опять случилось? - мгновенно раздражаясь, спросил Андрей.
- Там, в окне… - всхлипнула Виктория Алексеевна. - Кто-то смотрит! Опять эти люди!..
Андрей машинально оглянулся, взглянул в окно, за которым ничего не было, кроме туманной мути, и тяжело вздохнул.
- Ну, мать, ты даешь! У тебя уже глюки от переживаний пошли. Успокойся ты, ради бога, а то нас всех отсюда прямо в Кащенко отвезут!
Виктория Алексеевна виновато опустила голову.
Андрей обнял ее за плечи и увел из комнаты. А белый бюст смотрел из темноты пустыми глазами на погром в доме.
Глава 4
Психологическая аутопсия
[4]
Ледников, разбирая тяжеленную советскую мебель, срубленную из натурального дерева, а потому совершенно неподъемную, уже на втором часу работы запросил пощады и отправился вниз - перевести дух и хлебнуть воды.
Виктория Алексеевна, в какой-то прострации сидевшая на диване, принесла ему с кухни чаю. Потом принялась бесцельно и беспокойно ходить по комнате. Иногда она бросала на него быстрые взгляды и печально улыбалась. Видимо, она хотела ему что-то поведать, но никак не могла решиться.
Ледников понимал, что надо сказать ей что-то ободряющее, успокаивающее, но ему ничего не приходило в голову. Он представлял, что она сейчас переживает. У нее отнимают последнее, что осталось от мужа. А ее сыновья, которых она умоляла бороться и любой ценой сохранить этот дом, чтобы она могла умереть там, где умерли ее мать и муж, ничего не смогли сделать.
- Знаете, Валя, - вдруг тихо сказала Виктория Алексеевна, - моя мама несколько лет просидела вот у этого окна - она уже не могла ходить, как раньше говорили, обезножела… Вы ее помните?
Ледников виновато покачал головой.
- Галину Евграфовну? Нет, я ее уже не застал.
- Странно, а я думала, вы появились у нас, когда она была еще жива… Так вот, один раз она сказала мне: «Смотри, как раскачиваются сосны под ветром - как маятник. Отмеряют мою жизнь». А теперь они отмерили и мою. Почему-то здесь вдруг все стало другое… Даже эти сосны. Даже воздух. Мне теперь тут страшно, представляете? В собственном доме - страшно! Особенно в последние дни.
