— Ну что ж, дорогой мой Орел, — наконец проговорила она. — Могу сказать одно — у тебя ужасная рука.
Сердце у Взлетающего Орла екнуло.
— Ты точно хочешь узнать, что я там увидела? — замогильным голосом осведомилась у него миссис Крамм.
Послушать ее, так может показаться, что у меня есть выбор, подумал Взлетающий Орел. Заглянув в ее горящие желанием поделиться сокровенным глаза, где черным антрацитом поблескивало роковое знание, он кивнул.
Ливия Крамм приопустила веки и заговорила хорошо поставленным голосом:
— Ты будешь жить долго и перенесешь всего одну серьезную болезнь. Твоего физического здоровья эта болезнь не коснется — ты необыкновенно крепок и чист, мой Орел. Эта болезнь будет болезнью разума, но и от нее ты со временем излечишься, хотя отпечаток недуга пронесешь через всю свою жизнь. Ты не будешь состоять в браке, и у тебя не будет детей. Труд будет также незнаком тебе, никакой профессии ты не приобретешь. Признаков великих талантов в тебе тоже не заметно. Удача не будет тебе сопутствовать. Твой удел быть ведомым другими; в конце концов ты примешь его и смиришься. Но самое главное в другом — ты опасен для окружающих. Ты приносишь боль, горе и страдания всем, с кем встречаешься. Ты делаешь это не преднамеренно; по натуре ты добрый человек. Но злые ветры следуют за тобой всюду, куда бы ты ни направился. Там, где ступаешь ты, ступает Смерть.
Чтобы унять дрожь в руках, Взлетающему Орлу пришлось сделать над собой усилие. Сама того не зная, Ливия Крамм в точности повторила проклятие его рождения и первого настоящего имени.
Женщина подняла голову и успокоительно улыбнулась ему.
— Но при всем том ты очень привлекательный мужчина, — закончила она обычным голосом.
Следом за Ливией улыбнулся и Деггл.
День ото дня зависимость миссис Крамм от Деггла росла. Что бы ни предложил Взлетающий Орел, направить ли яхту к тем-то и тем-то берегам, например, перезимовать ли там или пообедать здесь, головка миссис Крамм неизменно совершала вопросительный полуповорот в сторону Деггла, и только после этого она либо соглашалась, либо отвергала предложение. Все это немало раздражало Орла. Раз приняв то или иное решение, миссис Крамм отказывалась его обсуждать.
Более всего Взлетающему Орлу досаждали две фразы, можно сказать, истерзавшие его слух. Одна фраза принадлежала Ливии Крамм. Когда бы с мрачных уст Деггла ни слетело очередное темное соцветие глубокомысленных слов, Ливия неизменно хлопала в ладоши на манер молоденькой девушки пубертатного возраста, внезапно заметившей под розовым кустом спаривающихся зверушек, и восклицала (продуманно допуская в своей речи тщательно культивируемые огрехи произношения) — «Да неужто это сам Деггл соблаговолил заговорить с нами». Шутка эта нравилась ей чрезвычайно. Услышав очередной хлопок в ладоши, Взлетающий Орел всякий раз поджимал губы и уходил в себя.
Автором второй фразы был сам Деггл. Предаваясь днем, утром или ночью своему таинственному времяпрепровождению и возвращаясь затем на виллу миссис Крамм, на южный берег Мориспании, Деггл неизменно без улыбки вздымал к небесам руки и восклицал:
— Эфиопия! Эфиопия!
Шутка эта была лаконичной, чудовищной, корнями восходила к архаическому имени этой уединенной, отгородившейся от всего мира, малопосещаемой местности (Абиссиния… я видел тебя) и портила настроение Взлетающему Орлу, стоило ему раз услышать ее, на целый день. Эфиопия. Эфиопия. Эфиопия.
Присутствие Деггла иногда заставляло Взлетающего Орла задуматься о том, способен ли он до конца пройти свой жизненный путь?
Став личным жиголо Ливии Крамм, Взлетающий Орел прожил при ней неотлучно двадцать пять лет. Резоны были самыми простыми: в его распоряжении имелось большее количество времени, чем у любого существа во вселенной, но не было денег. Ливия была богата, но срок ее жизни был крайне ограничен. Таким образом, предоставляя в распоряжение миссис Ливии небольшое количество своего времени, Взлетающий Орел приобретал изрядную толику ее наличных. Решение, принятое им, было чрезвычайно циничным, рожденным отчаянием, не обещавшей ему абсолютно ничего безрадостной ревущей вечностью, на заре которой ему выпал миг, когда в городе Феникс миссис Крамм заметила его. Вполне возможно, что он мог бы чувствовать за собой вину, если бы не одна важная деталь: Ливию Крамм он нисколько не любил.
Ливии Крамм было сорок четыре года, когда она повстречала Взлетающего Орла, и тогда в ней еще можно было найти остатки былой красоты, которым не позволяли исчезнуть огромная сексуальная притягательность и природный магнетизм. К дню развязки, к семидесяти годам, сексуальная притягательность миссис Крамм начисто выдохлась. Она превратилась в несносность, безумную привязанность клаустрофоба. Ливия яростно цеплялась за Орла, с таким видом, словно желала умертвить его на себе, как это вышло когда-то давно с несчастным мистером Оскаром Краммом. На людях ее костистая лапа никогда не отпускала его локтя; оставшись с ним наедине, она лежала не поднимая головы с его коленей и обхватив свои ноги руками так крепко, что костяшки пальцев становились белыми; ночью на ложе она обнимала его с силой просто поразительной — нередко он даже пускал ветры. Если Ливия вдруг замечала, что Взлетающий Орел разговаривает с другой женщиной, то немедленно нависала над ними и принималась отпускать своим хриплым каркающим голосом такие вульгарные и оскорбительные замечания, что несчастная дама спешила спастись бегством. После этого миссис Ливия тоном девочки-дошкольницы (что, принимая во внимание ее возраст и внешность, вызывало тошноту) приносила Взлетающему Орлу свои извинения, произнося примерно следующее:
— Ах, прости меня, дорогой, я, наверно, испортила тебе веселье?
Деваться от миссис Крамм было просто некуда.
Деггл появился на сцене сравнительно недавно — всего каких-нибудь восемнадцать месяцев назад. Появление мага сделало жизнь Орла еще более невыносимой, поскольку с этих пор он перестал быть тем единственным, кто помогал Ливии определять завтрашние вехи на ее тривиальном пути неуклонного умирания. Он превратился в простой символ ее людской власти, став мужской инкарнацией ее прежней физической красоты — размышления никак не входили в круг его обязанностей. Он был ее прибежищем от разрушительного потока старения.
— Мой Орел не знает, что такое старость, — гордо заявляла иногда она. — Взгляните на него: в сорок четыре года (в день первой встречи Взлетающий Орел благоразумно сбавил себе десяток лет) он выглядит только на тридцать. Наглядный пример пользы обильного секса.
