– Не бойся, красавчик, – сказала Афродита, когда корабль с Парисом, Еленой и казной Менелая отчалил. – Тебе было бы гораздо опаснее плыть на север. Там бы тебя могли перехватить. А на юге никто искать не будет.
– На юге фараон просто сдерет с меня кожу.
– Не сдерет. Доверься мне.
– Богиня, я уже настолько доверился тебе, что уже не знаю, кто я, троянский царевич, или твой раб. И потом, откуда я знаю, может быть, ты имеешь виды на мою кожу.
– Молодец, красавчик. Можешь шутить в таких условиях. Хвалю.
Стареющий фараон печально смотрел на свою агентессу. Та была так же молода и красива, как в первый день их встречи. Годы были не властны над богиней. А вот он, он был простым смертным. И очень может быть, что скоро его мумию должны были положить в саркофаг и спрятать в склепе в Долине царей.
– Тебе не интересно, то, что я говорю? – спросила Афродита, прервав свой рассказ.
– Что ты, богиня, конечно интересно. Но я думаю, что, может быть, было бы лучше, чтобы ты не помогала мне в моих царских делах, а продлила жизнь и молодость?
– Хочешь жить, царь? Хотеть не вредно. Но подумай, скольких людей ты отправил на смерть. Скольких сделал рабами. Злые дела мешают омоложению. И я не смогла бы тебе помочь сохранить жизнь и молодость. Для этого ты должен был бы перестать быть царем.
– Я согласен.
– Поздно, дорогой. Сейчас тебе бы не помогли даже гораздо более сильные богини моей далекой родины.
– Ты жестока, Афродита.
– Не жестока, а справедлива.
– Но, посылая на смерть, я тоже творил справедливость!
– Не обманывай себя. Нет справедливости в твоем царстве. Впрочем, не только в твоем. В любом царстве.
– Так зачем же ты помогала мне?!
– Чтобы досадить другому царю. Олимпийскому Зевсу.
– Чего и достигла.
– Пока нет. Но достигну. Так ты будешь меня слушать?
– Буду, моя богиня.
– Это хорошо. И в благодарность за это, я немного омоложу тебя. А потом ты закрепишь это, наслаждаясь любовью с молодой царицей, дочерью Зевса.
– Лучше бы с тобой.
– Увы, сейчас я буду слишком занята. Ну, не печалься. Вспомни свои лучшие годы, царь! Вспомни, как ты громил ахейцев и ливийцев! Сейчас ты повторишь свои подвиги. И воодушевишься. А тем еще продлишь себе жизнь и молодость.
– Ты противоречишь сама себе. Как можно омолодиться войной и убийством? Только что ты говорила обратное.
– Знаешь, сама не знаю. Но, чувствую, что ты еще не…
Она задумалась.
– Не набрал достаточно грехов, чтобы умереть? – вдруг засмеялся фараон.
– Вот таким я тебя люблю, мой царь – порхнула ему на колени Афродита.
Домой в Трою Парис возвращался посуху. С относительно небольшим, но внушительным отрядом имперских гвардейцев. Помимо скудной казны Менелая, он вез богатые дары от фараона. А также послание царя царей Приаму.
Былые распри фараон предавал забвению. Он признавал Приама своим надежным вассалом, и обещал ему всяческое содействие в борьбе с Элладой. Аналогичное обещание и порцию финансовой помощи передал по дороге и царь хеттов.
В случае победы над ахейцами и переносе войны в Элладу владыки Востока обещали Приаму признание за ним и его потомками титула царя царей.
В ближайшем от Трои порту Парис сел на поджидавший его корабль, и формально говоря, прибыл на родину морем. Его сопровождала неизвестная женщина, чем-то похожая на Елену.
А Елена со своей непонятной улыбкой все так же потупя глаза, медленно снимала свой хитон перед Рамзесом. А когда фараон засыпал, утомленный ее бурными ласками, тихо кралась в покои наследника престола.
Афродита старалась быть как можно более незаметной на Олимпе.
И все же Афина как-то раз подозрительно спросила ее:
– Что-то ты много стала отлучаться.
– А разве я рабыня, и не свободна делать, что хочу?
– Ты не рабыня, но надо же знать меру!
– Меру чего? – невинно осведомилась Афродита.
Она вновь была глупенькой блудливой блондинкой.
Глава 7. Стоянка в Авлиде
Слух об оскорблении Менелая троянским царевичем разнесся со скоростью степного пожара. Братья цари были переполнены праведным гневом и менее праведным желанием от души пограбить богатенькую Трою.
На этот раз собрались быстро. Да, первый совместный поход в Египет был неудачным. Но подготовка-то была успешной! Сумели же собраться тогда все вместе, не имея никакого опыта.
А теперь опыт был. И собрались, даже не очень уповая на помощь богов. Умеем, умеем, когда хотим! – так мог бы сформулировать свои чувства любой из участников предприятия.
И то сказать, кораблей, моряков и воинов было, несмотря на потери в Египте, в избытке. И возможность занять их пришлась весьма кстати.
Первоначально инициаторы проекта собрались в Авлиде. Рябило в глазах от обилия богатых доспехов, скопища снующих туда сюда добровольцев.
В гавани было тесно от кораблей. А в окрестностях знаменитых алтарей у высокого платана встали шатры вождей.
Поближе к богам хотели быть все.
Первоначальная эйфория длилась довольно долго, но постепенно запасы съестного и вина стали убывать, а ясности в ситуации не прибавилось.
Вдруг стало ясно, что в Авлиду приплыли далеко не все, на кого рассчитывали. Добровольцы стали все интенсивнее злоупотреблять вином и азартными играми. Нарастала агрессивность друг к другу. Драки и стычки стали делом обыденным.
– Пора трогаться в путь, брат, – сказал как-то Агамемнон Менелаю.
– Но собралось едва ли половина из тех, кто обещал приплыть!
Мудрый и честный царь Паламед, присутствовавший при разговоре, возмутился:
– Что думают эти не явившиеся! Для них честь Эллады пустой звук! Начинать братья надо с себя.
Менелай с Агамемноном тупо уставились на Паламеда.
– Что значит, с себя?
– Да не с вас, не с вас, – досадливо ответил Паламед. – А с тех царей Эллады, которые не удосужились приплыть. Разобьемся на отряды и поплывем к ним. Уговоры колеблющихся надо подкреплять силой авторитета.
Вероятно, он оговорился и имел в виду авторитет силы.
Одиссей, царь Итаки был среди тех, кто с самого начала проявили весьма прохладное отношение к предприятию.
Он был одним из немногих царей Эллады, в чьих жилах не текло ни капли северной крови. Родственных связей с олимпийскими богами у него тоже не было. Поэтому среди арийских царей он был белой вороной. Обрезанной, кстати, как и большинство простых ахейцев по ближневосточному обычаю.
Южная хитрость и прагматичность до поры позволяла ему, оставаясь самим собой, сохранять свое положение в сообществе эллинских царьков. Но сейчас хитрость была бесполезна.
Он понял это, когда увидел перед воротами своего дворца представительную делегацию во главе с Паламедом.
