– А ты излечи себя сам, – с загоревшимся взором заявил Ницше, ткнув меня согнутым пальцем в интерфейс имплантатов на запястье. Довольно больно ткнул.
– Как?
– У меня есть острый нож – совсем немного ржавчины по краям, ее легко стереть о хороший точильный камень. И бутылка спирта, я держу его для таких случаев. Заразу нужно вырвать.
– Но… зачем?
– С помощью презренного металла человеком легко управлять.
– Если бы те, кто воскрешает наши тела, хотели управлять нами, сделать это можно было бы гораздо проще и незаметнее. Просто вживив в мозг микроскопические устройства. Даже триста лет назад такие технологии не были фантастикой. Сейчас, полагаю, вы просто не заметили бы подвоха. Интерфейс имплантатов – всего лишь устройство. Наподобие телефона…
Знает ли Ницше, что такое телефон? Когда его изобрели, когда начали применять в просвещенной Европе? Я не помнил, а обращаться к базе данных было недосуг.
– Слабость и нерешительность говорят в тебе, – заявил философ. – Боязнь познать мир во всей его чистоте и боли.
А ведь не исключено, что он прав! Да, мне не хочется бороться с системой. Мир кажется таким уютным и надежным – впервые с детства. Да и насчет хирургических операций Ницше ошибается. Вырезав с мясом имплантаты, от присутствия электроники в организме не избавишься. Возможно, Галахад, Моргана, Артур и неизвестные мне электронные личности вовсю обрабатывают мой мозг, влияя на принятие решений. Возбуждают одни участки коры, успокаивают другие, тормозят и ускоряют выработку определенных гормонов…
– Скоро стемнеет. Пойдем в гостиницу? – предложил я.
– На постоялых дворах нужно платить. Небо – мой шатер, туман – покрывало, добровольные даяния – хлеб, – заявил философ.
– За номер заплачу я.
– Благотворительность частных лиц еще более омерзительна, чем благотворительность общества. – У Ницше раздулись и затрепетали ноздри. – Если тебе неуютно здесь, если путь великих тебя пугает – прочь! Туда, к мягким перинам, теплой воде, затхлому уюту. Я выбираю свободу!
– Но если человеку нужно что-то от другого и он предлагает ему услугу – разве это благотворительность?
– Еще более гнусная, нежели бескорыстная, – отрезал Фридрих Вильгельм.
– Тогда позвольте мне отлучиться за лекарством для вас и продуктами для нашего скромного ужина, – попросил я.
– Иди. Найдешь меня на берегу ручья, что течет за холмом.
Я поспешно ретировался. Хоть немного побыть одному. И потребовать объяснений у Галахада! А также узнать, чем сейчас лечат простуду.
* * *
Соловей сидел в темном углу под коробкой, из которой расходились в разные стороны несколько силовых кабелей, и плакал. Он потерялся, ему было обидно, горько и муторно. Он не знал, что делать дальше.
Людей вокруг не было. Гудела вода в трубах за стеной, и звук этот был Соловью противен – ведь он напоминал о грубых канализаторах и гнилых помидорах…
– Что разнылся?
Дима поднял глаза и увидел Ольгу. Никогда она не казалась ему такой суровой и сосредоточенной. Короткая кожаная юбка черного цвета, белая блузка с широким воротником, высокие сапожки на шнуровке… Красивая и опасная. Только пистолета в руке не хватает. Или кнута.
– Ты… Ты… – только и мог вымолвить Соловей.
– Что я?
– Ты оставила меня там… А в меня кидали помидорами.
– И что?
– Как – что? – вскочив, заорал Соловей. – Сейчас это нормально?
Ольга смерила певца суровым взглядом:
– Вполне. Даже помидоры специальные продаются, «актерские». Со степенью зрелости выше средней. Лицензированный продукт, чтобы никакого вреда здоровью артиста не причинить. И ты, я смотрю, живой, здоровый и даже не в томатной пасте.
– Выходит, ты знала? – скрипнул зубами Дима. – Знала и ничего не сказала? А сама ушла?
– Я ничего не знала. Но если тебе достались помидоры, значит, ты сработал плохо. Не оправдал ожидания зрителей.
– Ничего себе! Да как так можно? Сейчас что, каменный век? А гладиаторских боев не устраивают?
Ольга посмотрела на Соловья с интересом:
– А как ты догадался? Устраивают. Причем бьются насмерть. Противника ведь можно воскресить… Правда, проект крайне не одобряет подобные забавы, но желающие подраться и посмотреть находятся. Они могут платить штрафы.
– О каком проекте ты говоришь? – безнадежно спросил Дима. Ему было почти все равно, но ведь нужно, нужно разбираться во всех хитросплетениях современной жизни, где каждый может тебя подставить, обмануть, предать. Даже преданная поклонница. Даже любовница. Не говоря уж о деловых партнерах.
– Я говорю об «Авалоне». Гладиаторские бои тебя волновать не должны. Они для грубых мужланов. А ты и в самом деле артист. Пойдем!
– Куда?
– К Зигфриду. Потребуем от него сатисфакции. Канализаторы – явная подстава.
– Да! – обрадованно заявил Дима, хотя и не знал, что такое сатисфакция. – Пусть расскажет, зачем он послал меня туда, к этим мешкам с дерьмом! Пусть ответит!
Метров триста пришлось пройти пешком, а в просторном ярко освещенном туннеле с множеством дверей они сели в мобиль-такси. Здесь приятно пахло искусственной кожей. Мерное покачивание на струне успокаивало.
– Но ты слишком не наглей, – предупредила Диму Ольга. – Зигфрид парень такой, что церемониться не станет. Вышвырнет вон и контракт расторгнет. Лучше слушай его.
– А как же помидоры? – обиженно протянул Соловей.
– Потом припомнишь ему и помидоры, и канализаторов. Сначала ведь нужно стать сильным. Популярным. Богатым. И уж потом брать людей за горло. Разве ты этого не знаешь?
– Знаю, – кивнул Дима. – Теперь я все сделаю для того, чтобы взять их за глотку.
– Вот и отлично, – довольно улыбнулась Ольга. – Хотя, может, они тебе еще пригодятся. Никогда не знаешь, что пойдет на пользу. Ведь все, что не убивает, делает нас сильнее.
– Не ощущаю я себя сильным, – безнадежно вздохнул Соловей.
– Ничего. Ощутишь.
* * *
В супермаркете я купил рюкзак и продукты. С лекарствами оказалось сложнее: их здесь просто не оказалось. Витамины имелись, а вот антибиотиков, пилюль от кашля или, на худой конец, каких-нибудь гомеопатических травяных сборов не было вообще.
Разговор со своим главным работодателем и консультантом я откладывал, чтобы не наговорить лишнего и побеседовать по существу. После того как я расстался с Ницше, Галахад ко мне не обращался, а я не спешил вызвать его. Но когда покупки были сделаны и нужно было возвращаться на свалку – или к ручью рядом со свалкой, что в принципе мало различалось, – я присел в кафе, заказал горячего бульона и сказал в пространство:
