Тресь! Мужик полетел кувырком, запнувшись о растяжки. Палатка тут же упала.
– Твою…! – тут же вскочил и кинулся к реке. – Стой, зараза!
Но корова уже по тому берегу удирала вниз по реке, задрав хвост. Огромное вымя скакать ей совсем не мешало. Мужик перебрался на тот берег, пару раз оскользнувшись на камнях, и побежал следом.
– Вот это цирк! – удивленно выдохнул Григорьев.
– Ага, – согласился я, подумав, что ночью представление было не хуже.
Витя направился к упавшей палатке. Мы вновь поправили растяжки. После этого Григорьев сказал:
– Ладно, ты ложись спать, а я вон туда, – и он показал на Лысый Горшок.
– А что там?
Витя посмотрел на меня, немного подумал и сказал:
– Понимаешь, тут есть стена подходящая, а Лена не одобряет моего увлечения. Вот и решил, пока она спит, пройтись по стеночке немного.
– Понятно, – кивнул я. – А руку не на стене повредил?
– Ага. Потянул, когда щели зажало, чуть не сорвался в тот раз.
Я смотрю на свою левую кисть. М-да, если бы Григорьев не повредил руку, то я бы не играл на дискотеке. Какие совпадения бывают.
– Вить, а тебе что больше по сердцу – музыка или альпинизм?
– Музыка, конечно, моё призвание, а горы… – Григорьев запнулся, помолчав немного, – без них я не могу. Тянет и все тут! Понимаю, что надо выбрать что-то одно. Как Генка Ким выбрал, но… не могу. И музыка дорога, и горы.
Я опять кивнул. И позевал.
– Ладно, – сказал Витя, – ложись, отдыхай, а я пойду, по стене прогуляюсь.
– Может, подстраховать? У нас альп-шнур есть.
– Не надо, – улыбнулся Григорьев, – я без неё обойдусь.
Я кивнул – понятно, солист там и там, но сказал не это:
– Осторожнее. Руки-ноги береги.
– Само собой.
Я лег, укрылся нагретым одеялом. Уснул сразу. Без снов. И, слава богу!
Все-таки нет ничего лучше сна в своей постели, это понимаешь только дома. Стоило лишь голове коснуться подушки…
Рано утром вскочил и пять минут пялился на часы, соображая, что я хотел и куда собирался. При этом спать хочется зверски, все тело болит, постель нежно манит, но я уже решил ломать в себе все нехочухи, поэтому встал, умылся, оделся и отправился в спортгородок…
Когда завтракал, отец не удержался от шутки, глядя на моё замученно довольное лицо – после хорошего отдыха, необходимо хорошенько отдохнуть. В каждой шутке иногда правды больше, чем юмора. Этот поход и все приключения, случившиеся в горах, высосали все силы.
Вернулся в свою комнату. Сижу и в окно смотрю, пойти некуда, друг ещё дрыхнет, и самому ничего неохота. От нечего делать поиграл на гитаре. Музыка сразу начала убаюкивать. Долго бороться со сном не стал.
Проснулся в шестом часу вечера с чувством глубокого удовлетворения. Отдохнул хорошо, почитай – сутки проспал, с перерывом на физзарядку.
Родителей дома нет, лишь записка: «Ушли к Володарским. Будем к девяти. На столе фаршированные блинчики». Мама явно перестаралась с количеством, но я был такой голодный, что умял все, только потом удивился – обычно вряд ли столько бы съел. Когда собрался пить чай, заявился Савин, весь взъерошенный и хмурый. Сначала подумалось, что Олег просто еще не выспался, но затем стало понятно – друга явно что-то терзает. Поставил ему кружку и налил покрепче заварки. Попьет, приведет в порядок мысли, сам и скажет.
Пили чай не спеша, смакуя каждый глоток. Потом Олег отодвинул пустую кружку и деловито заявил:
– Серег, пойдем во двор, одна тема есть.
– Что за тема?
Савин потер правое предплечье и сказал глухо:
– Короче, батя втык за гитару дал, пришлось признаться, что брал для тебя. Э-э-э… короче – теперь нужно доказательство твоей компетентности в музыкальном вопросе.
– Эко, как завернул!
– Это его слова.
Ну, вот опять! Долго еще мне будет выходить боком эта моя самодеятельность.
– Слушай, я уже заколебался постоянно что-то доказывать. Неужели без этого нельзя?
– Если бы только это, – пробормотал еле слышно Олег и добавил громче: – трудно выйти? Друга из беды спасти?
Из беды спасти не трудно, но что означает его оговорка?
– Ладно, пошли, все равно уже хотел выходить.
Во дворе, рядом с волейбольной площадкой, стоял стол с лавочками, на котором вечерами мужики резались в домино. Пустовал он редко, и сегодня там шла игра. Шесть мужиков азартно «забивали» козла. В этой компании я разглядел Тихомирова и отца Олега. Из приемника «ВЭФ», что стоял на краю столика, лилась музыка, а играющие удачно аккомпанировали стуком доминошек о столешницу Юрию Антонову и его «Морю». Мы подошли под самый финал песни и игры.
– Рыба! – Тихомиров шибанул костью домино по столу, так что все фишки подпрыгнули, а приемник тихо зашипел. Пока мужики обсуждали, кто кого сколько раз, отец Олега, мурлыча под нос слова из «Моря», принялся вращать ручку настройки. Я подошел и поздоровался. Мужики пожали мне руку, а Тихомиров вообще чуть из кисти сок не выдавил.
– Привет, Сергей! – отвлекся от поисков сбившейся волны Савин-старший. – Этот оболтус утверждает, что ты отлично на гитаре играешь, поэтому он проигнорировал мой запрет насчет инструмента. И я решил отложить наказание до выяснения. Так что скажешь?
Честно говоря, мне играть не хотелось. Хоть я и выспался, но состояние было каким-то… странным, что ли. Как-то тревожно на душе, будто что-то случиться должно. Надеясь, что удастся отделаться без демонстрации умения, отвечаю так:
– Он не совсем прав, Тимур Алексеевич, играю я очень даже посредственно.
Савин-старший вопросительно взглянул на сына. Олег покраснел и умоляюще посмотрел на меня.
– Давайте гитару, – вздыхаю.
Тимур Алексеевич обернулся и достал из-за лавки инструмент в брезентовом чехле. Извлек шестиструнку и протянул мне. Мужики освободили место на лавке, а я, устроившись и проверив гитару на звук, вопросительно взглянул на Савина-старшего.
– Что сыграть? – И покосился на Олега. Но он благоразумно молчит в сторонке. Всегда бы так молчал.
Мужики загомонили, предлагая варианты. Я даже головой тряхнул. Ну и вкусы у них… пожелания такие… а Шаляпина не спеть?
– Тихо, мужики, – прервал всех Тихомиров, – пусть сам решает.
Долго думать не стал, приемник Антонова транслировал, вот его и сыграем. Взяв аккорд, сразу начал:
Есть улицы центральные.
Высокие и важные…
С витринами зеркальными,
С гирляндами огней.
Лица у мужиков посветлели. Антонов всегда был популярен.
А мне милей не шумные,
Милей одноэтажные,
От их названий ласковых,
Становится светлей.
Около столика потихоньку начинает собираться народ. Сидящие у подъезда бабули замолчали и повернули головы в нашу сторону. Даже тетя Лида, развешивающая белье на балконе, замерла с простыней в руках.
