Около столика потихоньку начинает собираться народ. Сидящие у подъезда бабули замолчали и повернули головы в нашу сторону. Даже тетя Лида, развешивающая белье на балконе, замерла с простыней в руках.
Пройдусь по Абрикосовой,
Сверну на Виноградную,
И на тенистой улице я постою в тени.
Вишневые, Грушовые,
Зеленые прохладные,
Как будто в детство давнее ведут меня они.
Недаром я выбрал эту песню. В ней ностальгия – грусть по хорошему прошлому, самые лучшие воспоминания о друзьях, приятные на слух названия улочек… кстати, недалеко Вишневая улица есть, и из-за того, что на ней Травина живет мы её Черри-стрит называем.
И может, на Сиреневой,
А может, на Каштановой.
А не на этих улочках,
Тогда на Луговой…
И тут вижу, как к лавке несется кокер-спаниель абрикосового цвета, а следом идет Марина. Мне очень приятно её видеть, особенно сейчас. Но как вовремя она подошла! Теперь я улыбаюсь только ей.
С любовью встречусь первою,
Негаданно-нежданно я,
И вновь бродить по полночи,
Я буду сам не свой.
У меня даже игра изменилась, как-то живее стала. Последний куплет пропел в таком же тонусе, как тогда, на дискотеке. И опять смутился, когда захлопали.
– Отлично! – воскликнул Савин-старший.
– А я говорил, – хихикнул Олег и тут же увернулся от отцовского подзатыльника.
– А кто эту песню написал? – спросил Тихомиров.
– Как кто? – опешил я. – Антонов написал, Юрий… который… «Море»…
Вопрос был написан на всех лицах. И тут до меня дошло – опять получилось как с «Зурбаганом». Ведь знаю много текстов песен, но спроси дату выхода любой из них… не скажу, только год, разве что. И ошибиться легко – все эти песни были для меня хитами восьмидесятых, и я никогда не задумывался о точной дате их появления. Нет, надо завязывать с эстрадным энтузиазмом или просто петь то, что просят, того же Шаляпина…
Ещё стоит посидеть и тщательно вспомнить год выхода хитов, чтобы потом опять в такие ситуации не попадать. Насчет песни пояснил, что первым в голову пришло:
– Как-то по радио транслировали, вот и запомнил. А вы разве не слышали?
Ясень пень – не слышали. Она, может, уже написана, только не озвучена или озвучена, но по центральным каналам не звучала. Надо линять, пока вопросами не завалили. Передал гитару Савину-старшему, но тот качает головой:
– Э нет, парень, ты так просто не отделаешься.
– Да-да, – вторят остальные, – ещё давай.
С тоской посмотрел на гитару, с угрозой на Олега, затем умоляюще на Марину…
Меня спас дядя Миша.
– Так, мужики, – сказал он, подмигнув мне, – отстаньте от парня, не видите, не до того ему. Кто там у нас последний остался? Месите домино, а Алексеич пока волну поищет.
Мужики заворчали и начали переворачивать фишки, а я шагнул к Марине.
– Здравствуй.
– Здравствуй, Сереж.
Кокер-спаниель выскочил из-за лавки, остановился напротив меня и отчаянно завилял своим маленьким хвостиком. Я присел и протянул руку.
– Привет, Чарли! Дай пять.
Тот тяфкнул и выполнил команду.
– Молодец! – Я пожал протянутую лапу, а затем почесал кокера за ушами. Пес замер от удовольствия, а потом, когда мы вместе с Мариной пошли к ее подъезду, Чарли принялся нарезать вокруг круги.
– Хорошая песня, красивая, – сказала Марина. – А сам сочинять не пробовал?
– Пробовал, но ничего не выходит. Пока получается вольный перевод зарубежных.
– Я думаю, у тебя получится. Обязательно. Только учиться надо. В музыкальной школе.
Ага, только консерваторий мне не хватало. Оглянулся назад. Мужики вновь домино дробят. Олега не видно, наверное инструмент домой понес. На нас никто не смотрит. Надо пользоваться моментом.
– Погуляем? – предложил я.
Марина задумалась только на мгновение.
– Погуляем, только Чарли домой заведу. Ему есть пора. Я на минутку. – И скрылась в подъезде.
По опыту знаю, что минутка у женщин понятие растяжимое, но даже и минуты не прошло, как она вернулась.
– Пошли? – Выпорхнула она из подъезда. – Давай к школе прогуляемся?
– Давай.
Когда мы вышли из двора, Марина взяла меня под руку. Немного прошли молча. Свернули на дорогу, идущую вдоль сквера.
– Ну как, отдохнул от лихого покорения вершин?
– Какого покорения? – от такого неожиданного вопроса Марины я чуть не споткнулся.
– Например – Лысого Горшка. – И смотрит так хитро, видно, что все знает, или почти все. И только теперь стало понятно, почему Савин плечо потирал.
– Олег рассказал? Вот ведь гусь! Бери такого в разведку!
– Ты правильно догадался, – засмеялась Марина, – только не обижайся на него, я с пристрастием допрашивала.
– Знаю я это пристрастие – руку за спину, кисть довернуть, лампу в лицо?
– Без лампы обошлась, но все выложил, как миленький.
– И что он рассказал?
– Как ты на гору взобрался, как от медведя бежали… – Марина улыбнулась, но тут же сделала строгое лицо и сильно сжала мой локоть, – и как в твоём спальнике Раевская и Смольнякова спали.
– Не виноватый я, они сами…
– Пришли, – закончила за меня Марина. – Вот и расскажи. В деталях.
Мы шли по дороге в сторону школы. Под щебетание птиц в сквере я рассказывал наши приключения на горе, сглаживая некоторые подробности. О том, как я штурмовал стену, Марина уже знала со слов Олега (вот ведь гад такой, мог бы про это промолчать). Поведал о соленом ужине, про концерт у костра.
– Жаль, мне папа не разрешил, – вздохнула Марина. – Что там за песня такая про алые паруса?
– Ты и это знаешь? – удивился я. Марина мило улыбнулась. Я пробормотал про себя ругательство по поводу длинного языка Савина, а вслух сказал:
– Эта песня «Зурбаган» называется. Дербенев и Чернавский написали.
– Не слышала. Споешь как-нибудь?
– Конечно, Марин.
– А что дальше было? Расскажи, как вы от медведя бежали?
Я улыбнулся, вспоминая те подробности, и начал рассказывать про наш ночной кросс.
– Страшно и смешно, – звонко засмеялась Марина.
– Неожиданное всегда страшно, – подтвердил я. – Я сначала решил, что ребята меня испугались, а потом… потом, мы ржали до коликов в животе.
– Я бы сразу со страху померла. Там, на горе. Но как я вам завидую, такие приключения! Главное – смешные…
– Ага. Самое смешное, что в действительности это был не медведь.
– А кто?
– Там корова паслась, ну та, что нам ещё по пути попалась, мы её с косолапым и спутали, с перепугу. Ребята, кстати, этого не знают.
